Он подошел к ней, присел и взялся за фуражку. С девочкой мгновенно произошла перемена, будто он нажал не на ту клавишу, и тонкая сложная игрушка отреагировала моментально: заплакала, не шевелясь, беззвучно. Слезы бежали градом, в глазах было только удивление и не было несогласия, ни обиды… Он быстро убрал руку от фуражки и легонько пошлепал ее по плечикам, будто она была в обмороке.

– Мари, Мари! Ты меня слышишь? Ты охраняй фуражку, а я сейчас приду.

Он сунулся, было, на улицу, надеясь на густую шевелюру, но быстро вернулся: ветер крепчал, и уже подмораживало. С улыбкой посмотрев на просохшие глаза девочки, он стал оглядывать вещи, подыскивая хоть что-нибудь себе на голову. И нашел очень быстро: у дивана, под телевизором, лежала большая кепка – «аэродром» темно-серого цвета, почти новая и утепленная. Удивляясь везению и «забывчивости» быстро удалившегося гостя, он помахал кепкой Мари, та в ответ помахала ему фуражкой, уже снова повеселевшая и спокойная.

Соседнему бараку повезло больше других. Он был отделан снаружи «под шубу», а углы узорно оштукатурены, двор асфальтирован, а коридор сиял стеклопластиком. Солнце еще держалось на небе, а в коридоре и в доме горел свет, играла несуразная музыка, и слышался громкий разговор. На стук в калитку, а потом в дверь, вышла женщина средних лет – нет, выплыла, играя глазами, на все сто уверенная, что посетитель принес ей нечто очень приятное. На ходу она что-то дожевывала с аппетитом и даже один раз облизнулась, быстро и кокетливо. Она не была маленькой, но все в ней выглядело миниатюрным, как бы собранным в один узор: постановка глаз, изгиб губ, чудесная линия носа – все сфокусировалось в одну точку. И Снайпер почувствовал сразу, что точкой сейчас является он: его изучали взглядами точными, как выстрелы охотника-промысловика. Последний выстрел – на картуз, очевидно, ей знакомый и очень «идущий» к погонам и черной короткополой шинели.

– Заходите! – и она слегка посторонилась.

Но он поднял руку, отметая всякие игры в любезности, коротко объяснил ситуацию, понимая, что в комнате, где стихли голоса и музыка, их хорошо слышат. «Татарин какой-то рыжий, обидел Саньку, лысый ему не простит», – грубый голос, мат из-за занавески ближайшего приоткрытого окна.

– Она, скорее всего, на пирсе и скоро придет. Дианка раньше приводила девочку к нам, а теперь что-то пренебрегает. А вы, видимо, с дороги? Заходите, отогреетесь…

– Мне она нужна… У меня к ней письмо, – и поймал настороженность, мелькнувшую в глазах «тети Лолы». – Девочка идти никуда не хочет… Вы присмотрите за домом? Не больше часа… Вы Лолита? Я – капитан-лейтенант Шевелев…

Чем больше вежливости было в тоне Снайпера, тем откровенно злее становилось лицо соседки, что минуту назад казалось ангельским. Ответила она тоже вежливо, не настаивая на своем:

– Конечно. Пока еще светло… Я даже навещу ее. Но… Дианку вы не найдете, пока она сама не придет. Зря…

Но Снайпер уже торопился к калитке, смешно ныряя огромным козырьком кепки, и уже оттуда крикнул Лолите вместо комплимента:

– У вас тут красиво! Ярко живете! А мне везет на плачущих!

Она пристально смотрела ему вслед, конечно, уверенная, что видит его не в последний раз и, конечно, расслышав в его словах вызов и угрозу.

Он тоже знал, что вернется – к грубому мату из окна, контрастом режущему тонкое лицо красотки. Нюхом уловил то, что было «узлом драки», ту ситуацию, когда нужен шаг навстречу, иначе будет хуже. Обострять, рисковать, чтобы получить выгодную позицию… Максима была его религией. «Врешь, Будда, серединный путь! Жизнь идет по краю и ее нельзя подправить. Надо бить – тогда будет шанс хоть чему-то быть…» – в такт качающемуся на голове «аэродрому» приговаривал он свою молитву.