Три ноты на самом краешке Земли Виктор Михеев

«Корабль вошел в бухту ночью. Тихо прошел к указанной точке в полумили от берега и, выбросив якорь навстречу свирепым порывам ветра, покатился назад и замер, словно взнузданный красавец-конь. Его нос – утонченная линия развала, напоминавшая плавностью древние ваяния, – продолжал дрожать и без устали рыскать, ловя порывы ветра, летящего с лесистых сопок…

Корабль шел с Севера. Ранняя тамошняя зима вцепилась в корму мощными зарядами пурги, а потом уже сплошными дождями, которые обернулись ледовым панцирем, украсившим надстройку, как в страшной сказке. Сплошной аврал измотал моряков, бивших лед с обеих рук тяжелым инструментом… В муторную килевую качку многие впервые узнали сладость сна в бесконечных взлетах и падениях – и вот покой и отдых. В удобной южной бухте, забитой флотскими складами, Кораблю предстояло пополнить припасы до норм военного времени и – дальше, на Юга, к заливу Древних Персов, где всегда жарко, где дуют ветры мирового соперничества, где стреляют по-настоящему…

…До утра ни единого движения на верхней палубе, лишь вверху, над ходовым мостиком, без устали и бесшумно вращалась антенна РЛС. И внутри Корабля жизнь едва теплилась, дежурные да несколько невнятных фигур на камбузе… Но уже током прошла по дежурно-вахтенной службе весть: получено «добро» идти к стенке… Корабль торопился!

У дверей одной из кают в офицерском коридоре сошлись две фигуры. Матрос прижался к двери, пропуская человека в альпаке. Но тот остановился и хотел отстранить рукой матроса, и увидал в его руках ключ.

– Ты – сюда? Буди! Старпом приказал будить. Идем к причалу, – и вдруг улыбнулся, поведя носом к пекарне поблизости. – С хлебушком сегодня, с праздничным!.. Как вы тут в слюне не тонете?

– Соблазн закаляет дух, – «отлепетал» приборщик каюты.

– У-у, набрался уж… Буди, буди навигатора первого…

Каюта встретила приборщика полутьмой. Иллюминатор был наглухо задраен, и она выглядела берлогой с двумя лежанками. Матрос прошел к той, которая пустовала уже не один месяц – после того, как ее хозяина отправили на повышение – сел и посмотрел на Лейтенанта…»

Матрос дочитал лист, одиноко брошенный среди стола, и посмотрел на Лейтенанта. Тот спал на спине и, видимо, ему что-то снилось, может быть, что-то нехорошее, время от времени он тянул правую руку к лицу, и бросал ее назад…

В каюту вошел старлей с важным лицом. Он прошел прямо к койке.

– Спит? – негромко спросил он, жестом усаживая вставшего матроса. – А ты стережешь?

Быстрые глаза его сразу нашли лист на столе…

– Буди, он нужен здесь, а не в снах, тревогу играть не будут, но его ждут на ходовом, – и ушел, окидывая взглядом каюту.

…Минуты тянулись, а матрос сидел неподвижно. Его удивило прочитанное, и колдовала мысль, что руки его командира, словно чуткие существа, выточенные из слоновой кости, смотрят прямо на него…

Неожиданно ожил динамик корабельной трансляции, висевший над иллюминатором.

– ПЭЖ, приготовление по обычному графику…

Глаза Лейтенанта как две серые птицы выпорхнули из-под век, и он будто усилием воли удерживал их на своем лице. Он быстро поднялся, мимоходом глянув на матроса, прошел к умывальнику за толстой занавеской.

– Вас вызывали на ходовой…

– Нажми кнопку! – грубо оборвал офицер.

В углу стола лежал небольшой плоский магнитофон. Матрос сразу – видимо, не впервой – быстро нажал клавишу, и в каюту ворвался еще более грубый голос:

«Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому, по краю…» Он удивительным образом оттенял спокойные слова корабельной трансляции, оповещавшей, что построения на подъем Флага не будет, ввиду перехода к пирсу…

– Приходил старлей, глаза, как бинокли, я его не знаю, – голос матроса потухал, но он считал своим долгом обо всем предупредить командира.

Тот вскоре вышел, на ходу застегивая китель, причесанный, но не выбритый.

– Владик, ты опять всмятку?

Матрос вскочил, и офицер почти с угрозой прорычал ему в лицо:

– Там, внутри – распрямись! И держи, держи свой объем, держи прямоту. Бьют слева, справа, снизу, сверху – держи объем! свое дыхание! Ну, дай хоть раз сдачи, хотя бы одному, а я уж знаю, где у них глотка! Чего предо мной тянешься?!

Лейтенант придвинул фарфоровую кружку, налил холодного кофе.

– Не нравится собачье выражение твоих глаз, ты не денщик. Забортную водичку не забудь!

– Есть! Вы… пишите роман…о корабле?

– А-а… это, – лист бумаги, скомканный, полетел в корзину, где их было уже много.

– Но там… все как есть… вы же угадали!

Лейтенант допил кофе и строго ответил:

– А должно быть не так как есть!

Но от порога вернулся и встряхнул матроса за плечи:

– Киснешь, Сенцов?! Улыбнись! Приказ! Теперь ударь меня в лицо! Не в морду, в лицо бей!

Тяжелый взгляд офицера не отпускал:

– Это серьезно! Сжал кулаки! Бей!

И матрос поднял руку, ударил, но рука была перехвачена:

– Теперь попробуй, промахнись по первой же морде своего обидчика!

Дверь щелкнула за Лейтенантом, как затвор автомата. А вслед неслось: «Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами…»

Старпом капитан 3 ранга Лацкой уже был на ходовом мостике, и Лейтенант, входя, бросил обычное «Прошу добро»… В ответ старпом хмыкнул и качнул головой в сторону боковой двери: на крыле мостика в легкой куртке и без головного убора стоял командир корабля и рассматривал в бинокль причальные стенки. Лейтенант направился было к подсменному вахтенному офицеру, который, улыбаясь, шутливо манил его пальцем, но наткнулся на тяжелый взгляд старпома: тот барски развалился в кресле, усмехался и демонстративно стучал пальцем о часы.

И мгновенно все увиделось Лейтенанту в свете старпомовской «реальности»: в ней вчерашнего не существовало, когда дни и ночи, впятером, они «колесом» крутились на ходовой вахте! теперь мостик, залитый первыми лучами, красивейшая бухта Дальнего Востока, словно чаша, вырезанная из стекла необыкновенной раскраски – это их маленький праздник, маленький приз, он им глоток воздуха… И все потухает, исчезает за ухмыляющейся физиономией, отдохнувшей за переход, раскормленной, надушенной… Она появлялась по авралу на пять-десять минут и исчезала, не обив и полуметра льда… В другом зеркале видел себя Лейтенант – уставшим, полуголодным, с несвежим воротничком… И нет радости от утра, от ласкового Солнца. Он точно знал, что старпом перебирает сейчас свой богатый арсенал издевок и прочих при…емов «влияния» на подчиненных. Но сегодня он его опередил. Подойдя ближе, он сказал, понизив голос, как самому себе:

– Расслабьтесь… Не икона.

Конечно, эти слова мог слышать кто-то из расчета ГКП, но мало кто мог сообразить в ту минуту, что они обращены к старпому. Только улыбки на лице вахтенного офицера как не бывало.

Отреагировать старпом не успел, лишь выпрямился в кресле. Лейтенант обратился к входящему командиру:

– Своим ходом рискованно, товарищ командир…

– А мы своим ползком! – шутливо ответил командир, и мимоходом сунул Лейтенанту руку, немножко небрежно, но при этом открыто посмотрев в глаза, не сомневаясь, что тот готов к вахте. Знакомая экипажу улыбка под жесткими короткими, но широкими усами… Командир сразу пошел к себе, бросив на ходу: «Рули, пока»… Ради такого доверия стоит крутиться, и Лейтенант, забыв о старпомовском «шлагбауме», шагнул было к вахтенному офицеру, но сидящий человек все-таки применил свой арсенал прихватов:

– Четверть часа как Флаг подняли. Спишь сурком в вонючей норке…

Дурацкое замечание, а Лейтенант ответил каламбуром, забыв, что у глупого разговора свои законы:

– Флаг, но не меня…

– Тебя?! Вздернуть на флагштоке? Много чести. Есть и другие места… – и молодецки скатился с кресла, но у дверей обернулся. – Я на инструктаже баковых и ютовых. Меняйтесь!

Лейтенант смотрел ему вслед, в ровно остриженный и плоский затылок с маленькими обрубками вместо ушей, плотно приделанными прямо к короткой шее… Висеть на рее? Глупость. Но слово произнесено, громко, внятно – и уже как будто не совсем глупость. Все же сказал старпом! И слышал весь расчет ГКП. Совсем рядом штурманский электрик – умный парнишка – с нарочитой внимательностью припал к экрану локации… Подходивший с журналом вахтенный офицер, солидный капитан третьего ранга – командир БЧ-7, смотрел сочувственно и осуждающе: сам, мол, виноват. Так смотрят на обмаранного по своему желанию.

Все это Лейтенант отметил, но думал не о себе. Его занимал вообще феномен старпома Лацкого: за каких-то полгода он прочно вошел в роль божка в тесном пространстве с плотностью муравейника… И ему поклоняются – кто с охотой, кто без… А это значит – обречены все! Это же так просто! И Лейтенант откинулся к переборке, бездумно уставившись в открытое море, на громаду авианосца вдалеке.

– Смертник! Уже и не шевелится, – поймав его взгляд, почти ласково сказал капитан 3 ранга Первунин, повернув большую голову с гривой светлых волос. Он был рад отвлечь товарища от стычки со старпомом. – Красавец-великан, а пирса у родных берегов для него нет… Медленная смерть на рейдах – его судьба.

Лейтенант молча подписал вахтенный журнал, бегло прочтя записи, и слушая Первунина вполуха: тот стал быстро рассказывать о замечаниях, поломках и прочем. «Ходовой – ПЭЖу. Готовы к даче пробных оборотов» – спокойный деловой доклад командира БЧ–5 из переговорного устройства бодрил.