Он пытался замести следы, менял маршруты, использовал старые, забытые тропы, которые вел только он. Но чувствовал, что петля затягивается, а удавка неумолимо сжимается вокруг его шеи. Однажды вечером, возвращаясь в свой контейнер, он обнаружил, что замок на его импровизированной двери – кусок проржавевшего листового металла, удерживаемого на старой петле – был сломан. Внутри все было перевернуто, перерыто, разбросано. К счастью, Осколок был при нем, всегда при нем. Кто-то явно искал «блестяшку», и этот кто-то был безмерно зол на то, что не нашел ее.

На следующую ночь он не смог уснуть. Каждый скрип, каждый шорох за пределами контейнера, каждый стон прогнившего металла заставлял его вскакивать. Он чувствовал себя загнанным зверем в ловушке. Идти к кому-то за помощью было бессмысленно. В Ржавой Яме каждый был сам за себя, каждый был частью чьей-то добычи. Рассказать о Осколке властям, если таковые вообще существовали за пределами власти банд и силовых групп, означало почти наверняка лишиться его и, возможно, самой жизни или свободы. Он был бы либо препарирован, либо продан.

Утром, когда рыжая пыль за окном едва начала светлеть, окрашивая горизонт в нездоровый багровый цвет, он принял решение. Единственное, что еще оставалось. Он решил бежать. Не из Ржавой Ямы – это было почти невозможно для одиночки без ресурсов, без шаттла, без поддержки. Но хотя бы из этого сектора, попытаться затеряться в дальних, самых заброшенных и опасных уголках свалки, где даже «Вороны» появлялись редко, где хаос был настолько велик, что они просто не рисковали.

Он собрал свои немногочисленные пожитки в старый вещмешок – пару заношенных сменных рубах, немного питательной пасты, универсальный мультитул. Проверил заряд аккумулятора для импланта – тот был почти на нуле, красная лампочка предупреждающе мигала, что добавляло беспокойства. Стиснул зубы. Крепко сжимая Осколок в кармане, чувствуя его пульсацию сквозь ткань, он осторожно выглянул наружу.

Туман из рыжей пыли был гуще обычного, почти осязаемым, как едкая, шершавая вода. Видимость – не более десяти метров. Это было ему на руку.

Он выбрался из контейнера и, пригибаясь, скользнул вдоль стены из прессованного мусора, которая тянулась до самого горизонта. Его целью был старый, полуразрушенный перерабатывающий завод на границе сектора – громадный, изувеченный остов из ржавого металла и растрескавшегося бетона. Там было множество ходов, узких проемов, обвалившихся уровней и скрытых укрытий. Если ему удастся добраться туда незамеченным, у него будет шанс оторваться от преследователей, затеряться, выиграть время.

Он двигался быстро и бесшумно, как тень, словно сам воздух помогал ему. Опыт выживания обострил его чувства до предела, сделав его хищником, а не жертвой. Его ассимиляции, несмотря на их старость, позволяли ему двигаться так, как не мог бы обычный человек. Но сегодня ему не везло. Фортуна, эта ветреная госпожа, отвернулась от него.

Когда до руин завода оставалось не более сотни метров – расстояние, которое в обычной ситуации он преодолел бы за несколько секунд, – он услышал их. Негромкий, но отчетливый лязг металла. Грубые, басовитые голоса. Они были близко. Слишком близко. Неожиданно близко.

Кай метнулся за угол огромного, проржавевшего генератора, который был похож на спящего металлического кита. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук отдается по всей Ржавой Яме, грозя выдать его. Он прислушался. Три, нет, четыре пары тяжелых, размеренных шагов приближались.

«Он где-то здесь, крысеныш, – прорычал знакомый бас, тот самый, что принадлежал Громиле. – Клешня сказал, живым или мертвым, но с блестяшкой. Я чувствую его вонь».