Ткачи пустоты. Книга 1: Искра в пепле Victor Golovanov

КНИГА 1: ИСКРА В ПЕПЛЕ

Часть 1: Ржавый Мир и Потерянный Голос

Глава 1: Зов Металлолома

Рыжая, въедливая пыль была альфой и омегой Ржавой Ямы. Она не висела в воздухе – она была воздухом. Дыхание Ямы, ее кровь, ее проклятие. Пыль скрипела на зубах даже во сне, забивала легкие до состояния окаменевших мехов, покрывала тонким, нестираемым саваном каждую трещину, каждый ржавый выступ, каждую затаившуюся надежду этого проклятого мира. Те немногие старики, чья память еще цеплялась за обрывки других времен, других Пузырей Реальности, шептали, что когда-то здесь был Оазис. Теперь – лишь Яма. Кай не помнил Оазиса. Для него Яма была домом, единственной колыбелью, единственным погостом, который он знал.

Зловоние – вот что было неизменным спутником пыли. Озон, едкий и металлический, вырывался из глубин мусорных гор, где время от времени случались короткие замыкания древних, еще не до конца умерших энергосистем. Горелое масло, тошнотворно-сладкое, сочилось из пробитых картеров и ржавых цистерн. И еще что-то – тонкий, кислый, почти неуловимый смрад, который, по словам тех же стариков, был дыханием «загрязненного» Потока. Кай не знал, что такое Поток, как не знал и вкуса чистой воды или неба без рыжего марева. Но кислый смрад был ему знаком с тех пор, как он научился дышать. Как и вечный, сосущий под ложечкой голод, и ледяной холод, пробирающий до самых костей в его кое-как залатанном транспортном контейнере, который он называл домом.

Сейчас, однако, все эти привычные ощущения отступили на второй план. Кай был сосредоточен, превратившись в одно сплошное ухо, один напряженный нерв. Его единственный работающий оптический имплант – старая, капризная модель «Окулус-3» с вечно тусклой красной линзой вместо левого глаза – натужно жужжал, сканируя хитросплетение искореженных балок, смерзшихся пластов синтетики и гор прессованного металла. Правый, живой глаз, воспаленный и слезящийся от вездесущей пыли, щурился, пытаясь помочь своему механическому собрату. Он двигался низко, почти касаясь брюхом ржавой земли, стараясь не производить ни малейшего шороха, не тревожить хрупкое равновесие этого мусорного царства. Его левая рука, от кисти до локтя усиленная старыми, скрипучими сервоприводами «Геркулес-Мини», осторожно, почти нежно разгребала крошащуюся, окаменевшую пластмассу. Под ней скрывались остатки какого-то древнего ретранслятора, покрытые слоем ржавчины толщиной с его палец.

«Мертво», – шепнул внутренний голос, который Кай называл Шепотом Железа. Это не был настоящий голос, слышимый ушами. Скорее, это было интуитивное знание, ощущение, похожее на легкую вибрацию в кончиках пальцев, на тепло или холод, пробегавшее по нервным окончаниям, когда он касался металла или просто находился рядом с каким-нибудь особенно перспективным хламом. Большинство Ассимилянтов в Ржавой Яме, таких же отверженных, как и он, копались в мусоре наугад, полагаясь на слепую удачу или на грубую силу, чтобы вскрыть очередной контейнер. Кай же «слышал» металл. Он чувствовал остаточный заряд в полумертвых конденсаторах, структурную цельность в заблокированных микросхемах, скрытую, угасающую жизнь в заклинивших роторах древних двигателей. Этот дар, этот Шепот Железа, был его единственным преимуществом, его проклятием и благословением. Он редко его подводил, позволяя находить то, что другие пропускали, и кое-как сводить концы с концами в этом мире, где каждый день был борьбой за выживание.

Иногда Шепот был обманчив. Он мог привести Кая к почти целому генератору, но с выгоревшим ядром. Или к запечатанному контейнеру, полному бесполезного шлака. Ассимиляции Кая были не лучшего качества – достались ему от какого-то безымянного предшественника, чьи кости, возможно, уже давно истлели под этими же мусорными горами. Оптический имплант часто сбоил, выдавая искаженную картинку или просто отключаясь в самый неподходящий момент. Сервоприводы на руке требовали постоянной смазки и подзарядки от найденных батарей, иначе начинали невыносимо скрипеть, выдавая его присутствие. Порт для подключения к технике на затылке, прикрытый грязной, выцветшей банданой, часто воспалялся. Но Шепот Железа… он был частью его самого, той искрой, которая еще не угасла.

Сегодня Шепот был необычно тих, словно сама Яма затаила дыхание, прислушиваясь к чему-то неведомому. Это было нехорошо. Тишина Шепота означала либо полное отсутствие чего-либо ценного на многие сотни метров вокруг, либо близость по-настоящему серьезной опасности. Кай как раз находился на границе так называемого «Мертвого Квартала» – зоны, примыкающей к сектору, который железной рукой контролировала банда «Воронов Стали». «Вороны» – отморозки до мозга костей, чьи ассимиляции были направлены исключительно на разрушение и причинение боли. Их патрули не отличались милосердием, а их главарь, Клешня, был кошмаром Ржавой Ямы.

Он уже собирался сменить направление, уйти в более спокойные, хоть и менее богатые на находки, нижние ярусы свалки, туда, где обитали такие же одиночки, как он, или мелкие группы, не решавшиеся бросать вызов крупным бандам. Туда, где можно было найти проржавевший инструмент или полуживую энергоячейку, не рискуя нарваться на силовой захват Клешни.

Как вдруг это случилось.

Резкий, почти болезненный толчок в сознании. Не звук, не образ, а чистая, концентрированная… потребность. Зов. Он исходил откуда-то из глубины сектора «Воронов», из самого сердца Мертвого Квартала. Шепот Железа, обычно едва различимый, как шелест песка, сейчас превратился в оглушительный рев, в несокрушимый магнит, тянущий его вперед с неодолимой силой. Такого Кай не испытывал никогда. Все его существо, каждая частичка его ассимилированного тела и того, что еще оставалось человеческим, откликнулось на этот безмолвный, но властный крик. Это было не похоже на обычное «чутье» металла. Это было глубже, сильнее, первобытнее.

Страх, верный спутник каждого обитателя Ржавой Ямы, коснулся его внутренностей ледяными пальцами. Идти туда – чистое безумие. Самоубийство. Но Зов… Зов был сильнее. Он заглушал инстинкт самосохранения, вытеснял мысли о «Воронах», о Клешне, чья огромная силовая клешня, по слухам, могла превратить Ассимилянта в кровавое месиво одним движением. Зов обещал нечто… невероятное. Нечто, что могло изменить все.

Кай судорожно вздохнул, пытаясь унять дрожь в конечностях, усиленных сервоприводами. Рыжая пыль тут же запершила в горле, вызывая приступ сухого, надсадного кашля. Он огляделся, прикидывая шансы. Его имплант тускло моргнул, подстраивая резкость и накладывая на окружающий мусор сетку вероятных опасностей. Впереди, метрах в пятидесяти, высился ржавый остов какого-то древнего транспортника, похожий на скелет доисторического чудовища, погибшего в неравной схватке со временем. Зов исходил оттуда или из-за него.

Подчинившись этой неведомой силе, он двинулся вперед, используя каждое укрытие, каждую тень, отбрасываемую горами мусора. Его тощее, жилистое тело, закаленное годами лишений, было создано для таких маневров. Годы выживания в Ржавой Яме научили его сливаться с окружающим мусором, двигаться бесшумно, как призрак, исчезать в нагромождении ржавчины и пластика. Сервоприводы на левой руке, обычно издававшие тихий, но отчетливый скрип при каждом движении, сейчас, казалось, работали абсолютно беззвучно, словно смазанные его собственной отчаянной решимостью. Порт для подключения к технике на затылке, обычно зудящий от грязи и пота, сейчас, казалось, пульсировал в такт непреодолимому Зову.

Внезапно он замер, распластавшись за грудой смятых топливных баков. Ухо, не прикрытое волосами и пылью, уловило едва слышный лязг металла о металл и грубые, гортанные голоса. Патруль «Воронов». Двое. Они шли по гребню мусорного холма, лениво осматривая окрестности своими улучшенными оптическими сенсорами. Один из них, массивный Ассимилянт с приваренной к правому плечу многоствольной кинетической пушкой, явно неработающей, но внушающей трепет одним своим видом, сплюнул на землю тягучую, ржаво-бурую слюну.

«Ни хрена тут нет, Железнозуб, – пробасил он, его голос был похож на скрежет камней. – Клешня зря нас сюда послал. Только пыль глотать да ботинки снашивать. В этом Мертвом Квартале даже крысы дохлые».

«Заткнись, Громила, и смотри в оба, – шикнул второй, более низкорослый, но шире в плечах, с острыми металлическими когтями, торчащими из усиленных предплечий вместо пальцев. Его лицо скрывала грубая сварная маска с узкими прорезями для глаз. – Скажешь это Клешне, он тебе твою пукалку в задницу засунет и провернет пару раз. Он чует поживу. А нюх у Клешни, сам знаешь, как у стервятника на падаль».

Они прошли мимо, всего в нескольких метрах от укрытия Кая. Кай чувствовал вибрацию их тяжелых шагов сквозь землю, ощущал запах их немытых тел и оружейной смазки. Он не дышал, боясь выдать себя. Вонь гниющей органики, исходившая от какого-то прорванного мешка рядом, ударила в нос, но он не смел шелохнуться. Любой неосторожный звук, любой блик от его импланта мог стать для него последним.

Он ждал, пока их голоса не стихли вдалеке, потом еще несколько мучительно долгих минут, на всякий случай. Сердце колотилось где-то в горле, грозя вырваться наружу.