Когда Л. Н. Гумилева обвиняют в жонглировании фактами и их вольной интерпретации, следует понимать, что подобные претензии можно предъявить практически любому историку, так как в значительной степени история и есть интерпретация, то есть объяснение, истолкование того, что нам неизвестно доподлинно. А часто и «известное» есть не что иное, как более ранняя трактовка. «Вольность» же доказуема только тогда, когда имеют место нарушение логики и противоречие фактам – фактам, а не их интерпретации, даже авторитетной.

Простой пример. Известно, что Александр Невский умер в ноябре 1263 года в Городце, возвращаясь из Орды. Существует несколько версий относительно причин его смерти. Доминирующей является версия естественных причин. Но есть и сторонники версии отравления князя в Орде. Большинство из них полагает, что отравители – ордынцы, а Л. Н. Гумилев – что если кто и отравил, так это европейцы, которых в Орде тоже было много.

Так вот, смерть Александра Невского – это исторический факт. Обстоятельства ее (время, место и т. п.) – тоже, если они подтверждаются разными независимыми источниками. Причины смерти – интерпретация, непосредственно зависящая от взгляда интерпретатора на взаимоотношения между Русью, Ордой и Европой, то есть от решения вопроса «кому выгодно?»[7]. При этом, как правило, сторонники одного взгляда объявляют свою трактовку убедительной версией, а соображения оппонента – домыслами.

Еще больше осложняется попытка найти истину, когда более или менее нормальная дискуссия подменяется противостоянием «общепринятой точки зрения» и «фантазиями» неких маргиналов. В этом случае вес каких-либо доказательств совершенно обесценивается, а определяющим победителя фактором становится информационный ресурс и авторитет (иногда реальный, нередко сомнительный) в научных кругах. Столкновения Гумилева и его оппонентов по поводу конкретных исторических событий чаще всего носят именно такой характер, что, конечно, не делает Льва Николаевича правым автоматически, но должно приниматься во внимание.

Теперь о летописях. Мы часто забываем, что летописец – всего лишь человек, который может ошибаться, «врать как очевидец» и даже быть ангажированным кем-то. Это относится к «летописцам» всех времен и народов, независимо от их орудия труда (перо, пишущая машинка или ПК). Как писал Д. С. Лихачев, «источники могут тенденциозно искажать факты, следуя каким-то своим концепциям и раскрывая свои идеи. Поэтому задача историка не сводится к выбору источника своего повествования, а она заключена в открытии истины, сознательно спрятанной автором-современником» [61].

Однако нельзя сказать, что критики Гумилева отрицают значение этого фактора. И в этом смысле их методологические претензии к историческим трактовкам Льва Николаевича до известной степени оправданны. Гумилева часто упрекают в пренебрежении к источниковедению вообще и методу научной критики исторических источников в частности.

Так, Яков Соломонович Лурье в статье «К истории одной дискуссии» отмечает принципиальное различие между догадками, «простыми предположениями о возможности того или иного» и гипотезами, вытекающими в работе историка из анализа источников: «Науки о прошлом отличаются от иных эмпирических наук недоступностью „непосредственного наблюдения“. Тем более недопустимым представляется введение в эти науки построений, не вытекающих с необходимостью из материала источников» [65]. Гумилев же «начисто отвергает всякое источниковедение, объявляя его „мелочеведением“, при котором „теряется сам предмет исследования“»