Где-то сзади – выстрел. Один. Второй. Но вскоре гул двигателей стих.

– Думаешь, они нас потеряли?

– Пока что. Но надолго ли – вопрос.

Комарий обернулся и вздрогнул, будто только теперь понял, как близко был крах. Как легко всё могло оборваться.

– Слушай, – спросил Мариан. – А ты знал, что он нас предаст?

– Ну, подозревал. Таких людей много. Конечно, не хочется ставить печати на всех, кто ещё не продался. Но, к сожалению, приходится относиться к людям с недоверием.

Мариан молчал. Он жил с открытым сердцем к миру – и, наверное, давно бы сошёл с ума, подозревая всех и вся.

Под ногами хрустели ветки. Только тяжёлое дыхание сопровождало путников. Лес принимал их, словно призраков.

– И что теперь? – спросил Мариан.

– Теперь – как всегда, – ответил Комарий. – Вперёд. Пока живы

"Самые трудные дороги начинаются с молчаливого «мы справимся»."

Снаружи проплывал тревожный, вязкий, серый мир. Весеннее небо словно готовилось рухнуть, а слякоть из-под колёс разлеталась к обочинам, где стояли вмёрзшие в грязь обугленные остовы машин. В салоне пахло бензином, тревогой и мокрой шерстью.

В машине было тесно и душно, словно в консервной банке. Муж вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев. Тревога вкладывала в его голову страшные картинки. Жена сидела рядом, прислонившись плечом к двери, будто хотела вжаться в металл и стать ещё тоньше, чем была, хотя вряд ли это было возможно.

На заднем сиденье устроились молчаливая, тяжёлая, как скала, тёща и огромный лохматый белый пёс, похожий то ли на волка, то ли на медведя. В Орестане такие стоили целое состояние. Этот же не стоил ни гроша, но для них он стал настоящим сокровищем, полноправным членом семьи. Поэтому никто даже не обсуждал, брать его с собой или нет. Это было само собой разумеющимся.

– Мы не успеем… – прошептала жена дрожащим голосом. – Мы точно не успеем выбраться…

И тут где-то совсем рядом бахнуло – так, что задрожали стёкла. Пёс в испуге заметался, и тёща, перекрестившись, прижала его к себе.

– Мы должны, – сказал муж глухо, будто самому себе. – Мы просто обязаны выбраться отсюда и добраться до границы. Всё. Точка. Отставить панику. Только вперёд. А дальше будь что будет.

День застрял в сером полумраке, словно время потеряло форму. День, вечер – всё смешалось в тревоге и потрясениях. Машина дребезжала на ямах, а муж всё сильнее сжимал руль, будто собирался вдавить его в панель. Дворники размазывали по стеклу липкую, въедливую весеннюю грязь.

И вот на обочине – очередная машина с простреленными дверьми. Внутри явно оставались тела, среди которых можно было различить светлую маковку детской головки. Жена отвернулась. Такие виды больше невозможно было выносить.

Пёс вдруг глухо зарычал.

– Опять пост, – сказала тёща. Она говорила редко, но всегда по делу.

– Попробуем объехать, – ответил муж. – Там есть проезд через склад. Я помню.

Он свернул на узкую просёлочную дорогу, которая тянулась меж покосившихся заборов. По краям чернели заброшенные кусты. Виднелись следы прежней жизни – перевёрнутая детская коляска, безголовое чучело, искорёженный велосипед. Всё будто было пропитано страхом.

– Через КПП нас не пропустят, – сказала жена. – Ты сам всё слышал. Всех разворачивают. Думаю, мы тоже не станем исключением.

– Значит, пойдём по лесу пешком, – сказал муж. – Мы справимся, и всё будет хорошо. Местные обещали провести всех желающих.

Жена кивнула, хотя они оба знали, чего могут стоить такие обещания.

Он был автомехаником. Умел слушать моторы так, как другие слушают музыку. Всё, что он чинил, начинало жить дольше, чем задумано заводом. Арам был из тех, кто молчит, когда страшно, и действует, когда никто не знает, что делать.