– Ждал тебя, – он протянул флягу с самогоном. – Она тут. В подземке. Той, что немцы строили.

Андрей кивнул, замечая у старика на шее жетон с номером 72. Тот умер, не допив. Судя по синему лицу – яд.

Лаз в подземный тоннель нашёлся за маяком. Ржавая дверь с надписью «Geheime Basis. 1944». Внутри – лаборатория Вермахта, переделанная под советские эксперименты. На стене портрет Берии, а под ним – камеры с телами. Все с татуировкой «КВ-72».

В центре зала стояла капсула, как в бункере Громова. Внутри – Катерина. Настоящая? Её руки были прикованы к трубкам с голубой жидкостью. Глаза закрыты.

– Проснись, – Андрей ударил кулаком по стеклу.

Она открыла глаза. Чёрные.

– Ты принёс себя в жертву. Благородно.

Голос звучал из динамиков. Настоящая Катерина лежала в соседней капсуле, её тело опутано проводами.

– Я – лишь интерфейс, – сказала копия, выходя из тени. – Оригинал мёртв. Но её сознание… в нас. Во всех.

Андрей выстрелил в капсулу с телом. Стекло треснуло, голубая жидкость хлынула на пол. Копия закричала, схватившись за голову.

– Ты… уничтожил… базу… – её голос рассыпался на помехи.

Стены затряслись. Взрыв. Андрей вытащил тело Катерины из капсулы и побежал к выходу. Наверху горел маяк, а в небе кружил вертолёт с прожекторами.

Он спрятался среди ржавых цистерн, прижимая к груди холодную руку Катерины. На её запястье – новый жетон: «Шлиссельбург. Ключ в крепости».

Часы показывали 18 часов. Время текло, как кровь из раны. Но теперь он знал – чтобы остановить вирус, нужно уничтожить источник.

Её сознание.

Вода в заливе забурлила. Из глубины поднялась субмарина с проржавевшим номером 72. Люк открылся, и Андрей шагнул в чрево стали, даже не обернувшись на горящий порт.

В разрушенной лаборатории копия Катерины поднялась, её чёрные глаза отразили вспышку взрыва.

– Ты не уйдёшь, сосуд.

Где-то в системе ожили мониторы. «Резерв активирован: Шлиссельбург».

Глава 3: Ключ в каменной пасти

Шлиссельбургская крепость, закованная в лёд Ладожского озера, напоминала гигантского зверя, застывшего в прыжке. Башни, изъеденные временем, зияли пустыми бойницами, а ветер выл в них, как души казнённых декабристов. Андрей подплыл к острову на полуразрушенной субмарине, бросив якорь у пролома в стене. Внутри пахло сыростью и порохом – словно кто-то недавно стрелял здесь из винтовок XIX века.

Он шёл по коридору тюремного корпуса, где ржавые решётки камер скрипели на ветру. На стенах – послания заключённых, поверх которых красной краской были начертаны формулы вируса. В конце коридора, у камеры №7, висел портрет Катерины. Не клона – оригинала. На обороте: «Здесь началось ваше бессмертие».

Дверь камеры была взорвана. Внутри – лаборатория, заставленная аппаратурой 90-х. На мониторе мерцала запись: Громов вводит Катерине шприц с вирусом, пока она бьётся в наручниках.

– Ты создашь то, что спасёт нас всех. Или умрёшь как собака, – его голос шипел из колонок.

Андрей выдернул жёсткий диск, но экран не погас. Вместо этого замигало предупреждение: «Активация протокола „Воскрешение“. 12 часов».

Из вентиляции посыпалась чёрная пыль – споры плесени. Андрей побежал в глубь крепости, где узкая лестница вела в подземелье. Внизу – зал с колоннами, посреди которого стоял саркофаг из бронированного стекла. Внутри – женщина в белом халате. Катерина. Её лицо было нетронуто тленом, как будто она умерла вчера.

– Она здесь. И ты тоже, – голос раздался из динамиков. На балконе появилась копия в чёрном плаще. – Её сознание в саркофаге. Уничтожишь его – освободишь нас всех. Или… станешь одним из нас.

Андрей подошёл к саркофагу. На панели управления – сканер отпечатка. Его отпечатка.