Тени на Асфальте: Записки Дворового Философа Алекс Прит

Пролог: Мой Угол Вселенной

Люди любят говорить о доме. О теплых стенах, мягком диване, миске, которая всегда полна. Для них дом – это коробка с крышей. Для меня дом – это угол.

Точнее, это сплетение теней под кустом сирени у третьего подъезда. Там, где старая плитка откололась и образовала нишу, достаточно глубокую, чтобы спрятаться от дождя и ветра, но достаточно открытую, чтобы видеть подходы. Видеть – значит выживать. Это первое правило.

Второе правило: ничего не гарантировано. Ни кусок вчерашней котлеты в мусорном баке, ни тепло от трубы котельной, ни безопасность этой самой ниши. Сегодня она – дом. Завтра дворник может решить подмести особенно тщательно, или дети найдут мое убежище и закопают его камнями. А послезавтра… послезавтра может и не быть. Уличный кот не строит планов дальше следующего урчания в животе или следующей угрозы.

Меня зовут Шрам. Не знаю, кто дал мне это имя, если это вообще имя. Так окликает меня иногда старуха с первого этажа, когда выносит остатки супа. «Иди сюда, Шрамыч!» Она единственная, кто не тычет в меня ногой, а кладет еду на чистый кусок картона. Шрам – это память. Белесая полоса над левым глазом. Получил давно, еще когда боролся за право греться на этом самом пятачке асфальта у трубы. Тогда казалось, что это самое важное в мире – победить и занять теплый плацдарм. Теперь знаю: самое важное – уметь вовремя уйти. Победить можно и завтра, если дожить до него.

Мой мир невелик. От помойных баков у забора – до лавочки у подъезда. От котельной – до аварийного гаража. Это моя Вселенная. Я знаю каждую трещину в асфальте, каждую доску в заборе, каждую крышку люка. Знаю, в какой бак Сергей из 5-й квартиры выбрасывает объедки с мясом (левый, синий), а в какой Наталья Петровна – прокисшую кашу (правый, зеленый). Знаю, где тень ляжет в полдень, а где последний луч солнца задержится перед закатом. Знаю запахи: резкий дух бензина от гаража, сладковато-прелый аромат помойки, пыльную сухость сирени, острый след чужого кота.

Это знание – мой капитал. Моя броня. Моя философия.

Люди бегают куда-то, спешат, орут в свои прямоугольники. Они думают о больших вещах: о деньгах, о любви, о том, что будет через год. Я думаю о малом. О том, где найти теплый угол, пока не стемнело. О том, не притаился ли за углом Рыжий Нахал, жаждущий отнять мою вчерашнюю находку – кусок подсохшей рыбы. О том, не забыла ли старуха сегодня про суп. Эти вещи кажутся простыми. Но в них – вся суть. Голод. Тепло. Безопасность. Свобода (да, даже здесь, под кустом, я свободен выбирать – спать или идти на разведку). Смерть, которая ходит рядом, прикидываясь просто тенью или шумом мотора.

Мой дом – не стены. Мой дом – это знание, что вот эта трещина на асфальте ведет к сухому месту под гаражом. Что запах свежего хлеба из этой форточки значит – скоро вынесут пакет. Что тихое урчание в кустах – это Серая Тучка, а не опасность. Мой дом – это пространство, которое я отвоевал и удерживаю не когтями, а вниманием.

Добро пожаловать в мой угол Вселенной. Здесь нет мягких диванов. Зато есть солнце на старом асфальте, шелест листьев над головой и бесконечные истории, которые пишутся каждый день запахами, звуками и движением теней. Я – Шрам. Я наблюдаю. Я живу. И иногда… я размышляю. О простых вещах. О самых важных вещах.

Глава 2: Рассвет и Закон Бака

Человеки спят. Их коробки темны и тихи. Это мое время. Время, когда двор принадлежит тем, кто не спит за дверьми с замками. Время Рассвета.

Рассвет – не просто свет, пробивающийся сквозь грязные стекла окон. Это закон. Первый и главный. Кто первый у бака – тот прав. Кто первый уловил запах выброшенного пакета – тот сыт. Кто проспал, закопавшись в пыльном углу или увлекшись погоней за призрачной мышью – тот будет глодать прошлогоднюю кость или слизывать росу с ржавой крышки. А то и вовсе останется с пустым желудком и горьким вкусом собственной слюны.

Я встаю раньше солнца. Точнее, не встаю – я уже начеку. Последние часы ночи – это не сон, а дрема на грани яви. Уши ловят каждый шорох: скрип входной двери подъезда (кто-то уходит на ночную смену или возвращается?), гул мусоровоза на соседней улице (предвестник главного события!), шелест крыльев в вышине (первые разведчики Вороньего Племени).

Как только серость неба начинает размывать контуры звезд, я вытягиваюсь из-под своего куста. Мышцы ноют от прохлады и неподвижности, но это хорошая боль. Боль готовности. Я потягиваюсь, выгибая спину дугой, когти цепляются за шершавый асфальт. Глубокий вдох. Воздух чист, еще не пропитан выхлопами и пылью дня. В нем – обещание. Обещание еды.

Первым делом – обход. Быстро, бесшумно, по проверенному маршруту. От моего угла – к котельной. Труба еще теплая, но не жаркая. Пахнет гарью и металлом. Никого. К лавочке. За ней – укромный карман, где иногда ночует Рыжий Нахал. Сегодня пусто. Хорошо. Значит, он где-то на другом конце своей территории, у гаража. К аварийному гаражу. Запах бензина и старого масла. И… чужой метки. Свежей. Рыжий был здесь недавно. Но сейчас его нет. Значит, он тоже пошел к бакам. Значит, пора.

Я ускоряю шаг. Не бегу – бег тратит силы и выдает. Быстрая, скользящая рысь. По краю двора, где тени глубже. Мимо спящих окон. Вот они – мои алтари. Ряды синих и зеленых баков. Пахнет… Пахнет Историей. Историей человеческих обедов и ужинов. Кислым молоком, подгнившими овощами, жиром, чем-то сладким и забродившим. И – надеждой. Всегда есть надежда на что-то настоящее. На кусок мяса, обглоданную кость с хрящом, на остатки рыбы.

Но я не первый.

Над открытым синим баком уже чернеет силуэт. Большой, важный, с клювом, похожим на ржавый гвоздь. Башмак. Старший в Вороньем Племени на нашем дворе. Он методично, с достоинством настоящего падальщика, ковыряется в верхнем слое мусора. Его черные глаза блестят, как камешки в луже. Он увидел меня, но не улетает. Просто делает вид, что не замечает. Закон Бака: кто первый – тот и хозяин положения. Пока он первый у этого бака.

Я не спорю. Спорить с Башмаком – значит тратить драгоценные минуты рассвета и рисковать получить удар клювом в глаз. У меня есть план. Я знаю расписание.

Легким прыжком – на крышку соседнего зеленого бака. Она холодная и слегка скользкая от росы. Нос работает на пределе. Вонь… Но где-то там, под слоем картонных коробок и очистков, чудится знакомый, жирный, манящий запах. Вчерашний плов? Или тушеная капуста с салом? Старуха Марья Ивановна из второго подъезда часто выбрасывает остатки именно сюда, в зеленый.

Когти вцепляются в пластиковый край. Равновесие. Голова – в прохладную, кисловатую темноту бака. Мир сужается до запахов и осязания. Лапа с растопыренными пальцами, как маленький экскаватор, осторожно разгребает верхний слой. Картон, газеты, какой-то слипшийся ком… Ага! Полиэтиленовый пакет, туго набитый. Запах усиливается. Это ОНО.

Тут слышу шум крыльев. На синий бак приземлились еще две вороны. Башмак недовольно каркнул – делят его «трофеи». А с другой стороны, из-за угла гаража, мелькнул рыжий бок. Нахал. Он тоже унюхал мой пакет или просто ищет свободный бак. Он замедлился, увидев меня по пояс в зеленом чреве. Его глаза – узкие щелки оценивающего интереса.

У меня нет времени. Закон Бака суров: найденное нужно защищать или съедать быстро. Я вцепляюсь зубами в край пакета и рву. Неаккуратно, с треском. Содержимое – комок холодного риса, кусочки моркови и, о чудо! несколько ломтиков жирной свинины – вываливается прямо на мусорную массу подо мной.

В тот же миг слышу громкое, торжествующее карканье Башмака. Он что-то нашел в своем синем баке. Что-то хорошее. Его сородичи слетелись к нему. Их внимание переключилось. Отлично.

Я спрыгиваю внутрь бака. Неглубоко. На свою находку. Не до церемоний. Быстро, жадно, работая зубами и языком. Рис – просто наполнитель. Главное – мясо. Жирное, солоноватое, чуть заветренное. Нектар! Каждый кусочек – капля жизни, порция тепла, которое потом согреет меня изнутри, когда солнце еще не набрало силу. Я глотаю, почти не жуя. Ощущение наполняющего желудка – почти забытая роскошь.

Рыжий Нахал подошел к моему баку. Заглянул. Увидел меня, жующего внизу, увидел остатки риса. Он фыркнул. Не агрессивно, скорее с досадой. «Занято,» – сказало мое тело, прижав уши и прищурившись, хотя пасть была занята мясом. Он понял. Спорить из-за объедков, когда другие баки еще не проверены? Неразумно. Он метнулся к следующему синему, где уже копошились вороны, отогнав более мелкую птицу.

Я доел. Облизал морду. Желудок урчал теперь от сытости, а не от голода. Это приятное урчание. Я выбрался из бака, отряхнулся. Шерсть пропахла помойкой, но это рабочий запах. Знак выполненной задачи.

Рассвет вступил в свои права. Серость сменилась бледно-золотым светом. Люди начали просыпаться. В окнах зажегся свет. Где-то хлопнула балконная дверь. По двору, зевая и почесываясь, пошел дворник с метлой. Его появление – сигнал. Время пиршества у баков подходит к концу. Вороны, набившие зобы, тяжело взлетели на крышу гаража. Рыжий Нахал, судя по довольному виду, тоже что-то нашел.

Я отошел в сторону, к своему наблюдательному пункту у прогревающейся трубы котельной. Сытость делала меня философом. Я смотрел на разворошенные баки, на клочья пакетов и разметанный воронами мусор.