и тут же говорить о том, что по своей форме, то есть уюту художественного оформления оно близко к реакционному символизму, что Закушняк благодаря тому, что добивался уюта и красоты и благодаря тому, что его вечера посещались буржуазной публикой, только на половину освободился от влияния реакционного символизма.

Характерно, что именно по тем же самым причинам Д. Н. Журавлев, исполняющий сейчас «Дом с мезонином», считающий себя продолжателем творчества Закушняка, отказывается от найденных для этой работы Закушняком приемов выразительности. Когда я расспрашивал Журавлева, почему он не хочет попробовать исполнять эту работа так, как исполнял ее Закушняк, Журавлев в точности повторил аргументацию Верховского.

Совершенно естественно, что в тех исторических условиях, когда уют и располагающая к задушевной беседе атмосфера рассматривались, как проявление буржуазной культуры, Закушняк был вынужден изменить художественную форму своего жанра.

Правда, нет никаких оснований полагать, что Закушняк это делал вопреки убеждениям и в нарушение эстетических закономерностей жанра. Художественная ограниченность предлагаемых обстоятельств рассказов жанра вечеров интимного чтения одной лишь найденной художественной формой действительно требовала поиска нового.

Поэтому искания иных предлагаемых обстоятельств рассказа и переход Закушняка к жанру вечеров рассказа был естественным движением вперед. В этом поиске раскрылись новые закономерности исполнительского искусства литературного рассказа, и вместе с тем продолжалось обострение внутренних противоречий данного жанра.

Главное противоречие перехода Закушняка от жанра «вечеров интимного чтения» к жанру «вечеров рассказа» состояло в том, что жанр вечеров интимного чтения по своим художественно-оформительским принципам, то есть по предлагаемым обстоятельствам, больше располагал к рассказу, чем жанр вечеров рассказа, в то время как в период утверждения жанра вечеров интимного чтения Закушняк исполнительски меньше осознавал принцип рассказа, чем тогда, когда приступил к воплощению жанра вечеров рассказа.

Само определение жанра «вечеров [рассказа]» в сравнении с «вечерами интимного чтения» говорит о возрастающем значении принципа рассказа.

В жанре «вечеров интимного чтения» созданные Закушняком сценические условия тянули его на [рассказ], хотя сам он еще относился к своему жанру как к [чтению] и именно в силу этого отдал известную дань «…внешнему блеску звучащего литературного слова…».[28] Жанр «вечеров интимного чтения» представлял собой критический момент единства и борьбы противоположностей основного противоречия искусства живого слова, чтения и рассказа, критический момент временного равновесия сил.

Из этого критического момента Закушняк вышел убежденным рассказчиком, твердо встав на позиции нового. Однако новые условия, новые «предлагаемые обстоятельства» его выступлений требовали проявления большей активности и большей тонкости, виртуозности мастерства чтобы оставаться рассказчиком. Эти обстоятельства не вводили в рассказ, они требовали активного преодоления всего, мешающего рассказу.

Поэтому развитие принципа рассказа в новом жанре Закушняка пошло по линии совершенствования искусства рассказа и создания образа рассказчика.

Образ рассказчика Закушняк раскрывал через конкретные приемы выражения авторского стиля.

А «Умение передать стиль автора… одна из основ мастерства Закушняка», – говорил К. С. Станиславский.[29]

«Передачу стиля автора, – говорил Закушняк, – я считаю самым важным и увлекательным в моем искусстве».[30]

Со «стилем автора»