На пересечении Висент-стрит с Брахем-стрит Дениз кликнула кэб и, забившись в его темное, благоухающее отнюдь не розами, нутро, позволила себе скрипнуть зубами и впиться в обивку сиденья ногтями, выплескивая тем самым переполнявшие ее боль и разочарование.

Убийца был совсем рядом... буквально в паре шагов от нее, а Дениз упустила его, увлекшись мужчиной с белыми волосами...

Теперь, когда она знала об этом, безумное притяжение к незнакомцу, объяснимое, как ей виделось, его аурой зла и порока, казалось Дениз извращением, причем самым болезненным. Невозможно испытывать нечто столь сокрушительное к мужчине, которого видела в первый раз в жизни и который даже имени не назвал...

Не по своей, впрочем, вине, но сути то не меняло: она позволила себе слабость – и вот результат.

– Приехали, мисс, – сообщил кэбмен, пристукнув по крыше.

Дениз вышла и расплатилась и, все еще пребывая в плену собственных мыслей, направилась к дому за черной кованой оградой, но не к парадному входу, а по лестнице ко входу для слуг. Этот дом в Кенсингтоне был гордостью ее матери и головной болью отца: первая обожала его за аристократичность расположения (соседство с Кенсингтонским дворцом льстило ее самолюбию), второй, вздыхая, нес его траты с воистину спартанским смирением.

– Мисс де Бланкар, – испуганно пискнула поломойка, отперев на стук заднюю дверь.

Дениз жестом велела ей быть потише и, скользнув мимо, направилась по коридору к дверям на хозяйскую половину. Уже наверху, в дверях своей комнаты, радуясь было, что осталась никем незамеченной, услышала голос отца:

– Тебе повезло, что матушка еще спит и не знает, что ты пропадала всю ночь.

Дениз выпустила ручку двери и нехотя обернулась. Губы привычно сложились в извиняющуюся улыбку...

– И ведь не узнает? – с мольбой спросила она. – Зачем волновать ее понапрасну? – Она состроила умилительную мордашку, умело играя на чувствах родителя.

– Не узнает, но ты должна объяснить, где пропадаешь последние ночи. Мы волнуемся, – смягчил он звучание голоса. – Я волнуюсь, малышка... – поправился с тихим вздохом.

Отец, в отличие от Жаклин де Бланкар, отчасти смирился с самобытностью дочери. В какой-то момент осознал, что она больше не та крошка Дениз, которую знал долгие годы... Что за трогательно-юным лицом скрывается взрослая женщина со своими желаниями, судьбой. И опекать ее, как и прежде, уже невозможно.

Но все это только отчасти...

– Вам не о чем волноваться, папА. – Подошла и взяла его за руку дочь. – Со мной ничего не случится.

– Я бы не был так в этом уверен в свете последних событий в городе, – возразил тот, глядя с тревогой в ее темные, будто агаты, глаза.

Дениз знала, о чем он хочет сказать, но все равно притворилась глупышкой.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала она.

Отец с укоризной покачал головой.

– Ты знаешь, о чем пишут газеты. Читаешь их раньше меня! А потому не пытайся меня обмануть…

– Я и не собиралась... – Дениз пожала плечами. – Просто подчас лучше о чем-то не знать.

– О чем, например?

– О том, например, где я пропадаю ночами.

– И зачем водишь дружбу со странными типами, вроде того, что принес тебе эту записку? – осведомился отец, вынимая из кармана клочок мятой бумаги и взмахнув ей, привлекая внимание дочери.

– Об этом тем более, – отозвалась она, торопливо забирая записку. И спросила: – Когда ее принесли?

– Этим утром, еще на рассвете.

Она выдохнула: значит, не опоздала. Но выговор адресанту сделать все же придется: отдавать записки в руки отца совершенно недопустимо.

– Отец, вы ведь не читали ее? – спросила Дениз, обращаясь к отцу, и тот сдвинул кустистые брови.