– Внемли, Гриня, – убеждённо ответил Родий. – Тут тако дело: король Миндовг на сегодняшний день оказался в тяжком положении. С одной стороны его народ крестоносцы мордуют, папа Инокентий давит, а с другой стороны свои же князья, Тройнат, Довмонт и другие только и ждут случая где король подскользнётся, чтобы, значит, свергнуть его с престола литовского. Пообещал он мне, мол, пусть князь Александр не стесняется громить крестоносцев, он, мол, на энто время на охоту с дружиной своей уедет. Дплеко, на юго-запад, к Мазовецким болотам. Там и в сам деле много диких свиней развелось, да волки табунами ходят, скотину крестьянску беспокоят. Хочет сделать вид, что, мол, знать ничего не знал, на охоте был.

У многоопытного, битого жизнью, но осторожного в выводах советника князя Даниила Галицкого сомнения исчезли. Он каким-то шестым чувством, вдруг, поверил тайному сообщению новгородского воеводы.

– Ну, что ж добро, Родя, – так же тихо сказал Гринько. – Айда накормлю тебя, ты ж с дороги, голоднущий, небось.

Пообедав традиционной кашей с бараниной, Родий заторопился:

– Всё, Гриня, я поехал до князя Александра, в Новгород! Ждёт он меня, время не терпит!

– Один поедешь? – озаботился Гринько.

– Джуху вот возьму с собой! – ответил Родий, засёдлывая коня. – Князь должон узреть лично, что его дядька, князь Даниил Романович Галицкий, не такой уж скупой, яко о нём люди бают.

– Ну, ин ладно! – одобрил, улыбнувшись, Гринько. – Поезжай, с Богом!

*****

Уже за Псковом, после полей с житом и овсом, берёзовых перелесков с молодым ельником и попадавшихся кое-где болотин, дорога, по которой ехали Родий и Джуха, нырнула под сень сплошных, нетронутых людьми, еловых и сосновых лесов. Медно-охристые стволы мощных, в два обхвата, сосен, частоколом колонн стоявших вдоль дороги, изредка прерывались колками тёмно-зелёных елей, средь которых гигантскими свечами высились могучие лиственницы.

Как-то незаметно время подошло к победью, и, если на открытом пространстве уже летнее солнышко жарило путников вовсю, то здесь, на лесной, тенистой дороге, было тихо, умиротворённо, и даже в большей степени прохладно.

Дорожные мухи, эти вечные спутники, постоянно донимавшие лошадей и всадников, куда-то подевались, словно решили отдохнуть в тени густого подлеска и высоких будыльев кипрея с чертополохом, что уютно расположились вдоль, укатанной многочисленными колёсами телег, лесной дороги.

Из чащи леса доносился звонкий пересвист мухоловок и красногрудок, да изредка где-то дробно стучал по стволу высохшего дерева дятел-красношапочник, добывая себе пропитание в виде гусениц древоточцев. Иногда из глубины и тиши леса доносилось властное карканье ворон, чего-то не поделивших между собой.

Хорошо, спокойно, сухо. Иногда, чтобы как-то скрасить путь, Родий заговаривал с ехавшим рядом молчаливым Джухой:

– Слухай, Джуха! Вы, половцы, уж боле двух веков живёте с нами, славянами, а ты вот всё яко-то коряво баешь по-русски. Я и то вот по-тюркски лутче тебя размовляю.

– Энто твоя кажется, коназ! – усмехнулся тысячник. – Не шибко твоя чисто баять по-нашему! Иной слово мягче надо баять, тады понимай лутче….

За разговорами не заметили как дорога начала заворачиваться и спускаться куда-то в глухой урман. Стало сумеречно из-за густоты и огромной высоты елей с почти чёрными лапами, свисающими до земли. А ещё этот ельник, между стволами, довольно плотно зарос папоротниками и разным дикоросом.

Из под одной из еловых лап, вынырнул, вдруг, могучий мужик с большой суковатой дубиной на плече. За ним на дорогу высыпало не менее десятка человек, тоже вооружённых дубинами и рогатинами. Воинственно сверкая глазами и задрав вверх всклокоченные бороды, разбойнички преградили путь всадникам; весь их вид говорил, что настроены они весьма решительно.