Родий прижал ладонь правой руки к сердцу, сказав:

– Я всё в точности передам князю Александру Ярославичу!

Миндовг согласно кивнул головой, и, вдруг, поинтересовался:

– Я вот всё не могу внять, воевода? Ты посланник, человек высокова званья, почитай рука князя Александра, а прибыл ко мне без свиты, без охранной полусотни – это принижает твою миссию. Ты, яко заговорщик, прибыл тихо, незаметно, – то уже подозрительно, да ведь и опасно, понеже дороги стерегут тати, лихие люди. Те же тевтонцы могут повстречаться, что тогда? Яко один ты с ними ратоборствовать будешь? Ведь накинутся на тебя, яко волки!

Родий снисходительно усмехнулся, погладил ножны своего меча, ответил как-то беспечно:

– Будь в надёже, король! Мой меч меня ни разу не подвёл. Гляди сам!

Родий выдвинул из ножен лезвие меча всего на одну четверть его длины. Шорная мгновенно наполнилась каким-то лунным светом. Миндовг откинул голову, а Гедемин наоборот дёрнулся вперёд. Когда Родий задвинул меч обратно, в комнате стало даже как-то темно, хотя обе свечи горели полным пламенем.

– Стоит токмо обнажить мне его, – продолжил посланник, – и мои недоброжелатели с большой дороги, что сдуру вздумали покуситься на естество моё, завладеть конём и имуществом моим, тута же ослепнут и с воем разбегутся, в разны стороны, теряя портки свои и шапки, и оружье своё. А свита, да охрана – энто для меня токмо лишняя обуза. Корми их, да фураж для коней, да ночлег, да на кой мне вся энта канитель и забота. Я порученья князя мово завсегда исполняю в одиночку.

– Ладно, рыцарь! – Миндовг постарался не подать вида, что был весьма удивлён, если не ошарашен. – Коли уж ты такой неуязвимый, я спокоен за тебя. А поведай ка мне, – Миндовг сузил глаза, – тута, недалече от города, возле дороги, нашли вчера пятерых зарубленных – случаем не твоя работа? Ну, да мне наплевать, токмо один из покойников оказался кнехтом рыцаря Ульриха фон Штодэ, а барон будет искать, кто прикончил ево наймита. Его кнехты теперя все дороги из Новогрудки обшарят. Гляди не попадись, не то и меч твой тебе не подмога.

Миндовг немного помолчал и высказал вполне ожидаемое Родием напутствие:

– Ты вот что, рыцарь! У меня здесь в Новогрудке, да и в Вильно, и в Несвиже, я уже тебе об энтом говорил, много папских соглядатаев и лучше для нас обоих, и для дела важного, ежли ты так же незаметно, как прибыл, скроешься отсюда. Гедемин снабдит тебя и твоево коня едой в дорогу, да под утро и проводит за ворота города окольной дорогой. Вот возьми мою охранную куну, да паллий свой спрячь в дорожну суму. Эй, Гедемин!

– Слушаю, отец! – с готовностью отозвался сзади конюх.

– Дай нашему гостю плащ крестоносца! В нем его никто не задержит, и пытать куда, да зачем едет, не осмелится. Ты, воевода, по-германски разумеешь?

– Разумею и говорю, король! Юлла-варяг, воевода князя нашего, меня ещё отроком обучал германскому языку.

– А что, викинг сей, живой ещё?

– А чего ему подеетси? Старый конешно, но крепок ещё и телом, и духом.

Король со скамьи поднялся, сказал на прощание:

– Ну, гляди, парень! Будь осторожен, времена лихие. Передай мой поклон князю Александру, и да хранит тебя Господь….

В предутренних сумерках Гедемин, провожая Родия, напутствовал:

– Вот по той дорожке, хоша она и замуравлена, езжай Родион и будь в спокое. Поприща чрез два попадётся тебе дорога, аще по ней наши крестьяне жито возят на продажу. Дорога лесная, глухая, про неё мало кто ведает. То дорожка на Полоцк будет, полдня проедешь, а тамо и на север повернёшь, в свои края, до Изборска.

Погладив коня по холке, Гедемин добавил: