– А посля што? – монотонно рассказывал старший конюх. – Худо стало! Папские монахи припёрлись, тевтонцы понаехали. Моему князю веру пришлось сменить, ибо поляки, тевтонцы, да и князь галицкой Даниил на нево войной пошли. Дабы не быть побитому, да власть великого князя в Литве укрепить, пришлось моему благодетелю овцой католической прикинуться. Золотой короной тогда папа Иннокентий моего князя наградил за то, и тевтонцам с поляками на нево кидаться запретил. Теперя Миндовг есмь король всех литовских земель. Да лутче бы он энту корону не брал и в католики не крестился, потому что ещё больше завистников, врагов себе нажил. Оне теперя зубами-то скрежещут, да заговоры плетут. В Вильне, в Минске, в Несвиже, яко шершни, гнёзда поганые свои свили….

Родию, может от мёда, а может от спокойной, размеренной, журчащей, словно тихий лесной родник, речи парня, стало как-то тепло, умиротворённо. Не мог знать, не мог предвидеть наперёд посланник князя Александра, что именно род этого юноши через два десятилетия будет заправлять и распоряжаться всем Западом русской равнины, а то бы другими глазами смотрел на мальчишку. Это он, язычник Гедемин, жестоко отомстит убийце своего благодетеля Миндовга князю Тройнату. А ещё за убийство старшего сына Войшелка, двух младших сыновей Миндовга и его племянника поплатятся от руки Гедемина литовский князь Довмонт и князь Андрей, сын Даниила Галицкого. Это его внук, тоже Гедемин, расширит территорию Литовской Руси от Балтики до Чёрного моря, захватит Волынь, Киев и другие города вплоть до Курска и Калуги. И это он, Гедемин младший, станет родоначальником династии Гедеминовичей.

А сейчас старший конюх Миндовга, заботливо налив ещё мёду в кружки, задал, вдруг, высокому гостю из Великого Новгорода совсем неожиданный вопрос:

– У тебя семья-то есть, Родион?

Родий, очнувшись от своих дум, ответил:

– А? Да, Гедемин! Семья есть, сын десяти лет от роду.

– Один сын и всё? – удивился конюх.

– Ещё три дочки есть!

– А я вот ещё не женат! Дел много, недосуг всё, за девками ведь ухажи надобны, а где досуг-то возьмёшь, хоша по моим летам, тако пора бы. Ну, да отец не настаивает.

– А ты, Гедемин, яку веру исповедуешь? – поинтересовался Родий.

– Едино токмо древнюю веру отцов и дедов наших блюду, посол! – убеждённо заявил парень. – В силу великова Перкунаса уповаю, к Велесу доверие имею, штоб кони наши в бережении сохранялись, Сварожичу жертву приношу, Макоши, богине земли и воды поклоны бью. Ладно, Родион! Пойду до князя, а ты давай, отдыхай. Вон топчан-от!

Конюх вышел, притворив дверь. Родий встал, задумчиво прошёлся по шорной. Земляной пол скрадывал шаги. Не снимая сапог, улёгся на топчан, закинув руки за голову и устремив взгляд вверх. Крыша из мощных брёвен тёмным шатром уходила вверх. Усталость, после целого дня езды в седле, навалилась на посланника, и он не заметил, как уснул.

Неизвестно сколько удалось поспать Родию, только приснилось ему, будто стоит он в поле, а к нему через ромашковый луг от реки бежит, раскинув руки в стороны, его малолетний сын Ванятка. С налёта кидается Родию на грудь, крепко обхватывает за шею. Что-то бормочет отцу в ухо, показывает рукой в сторону реки, а оттуда летит на них большой чёрный ворон и злобно сверлит отца с сыном своими круглыми красными глазищами. То лихо на землю прадедов и отцов летит….

Родий очнулся, качнул головой, стряхивая сон. Свеча по-прежнему горела на столе. Возле топчана стоял некто в чёрном паллии, голову его прикрывал капюшон. Руки этот некто скрестил на груди, а из низко опущенного капюшона выглядывал только кончик носа и кусок бороды, а ещё из темноты капюшона поблескивали глаза, в упор разглядывавшие посланника Великого Новгорода. Внезапно фигура в чёрном прервала тишину, заговорила густым басом: