– Пошли со мной, витязь! Вижу, что ты с Нова-города. Сей час напоим твоего конягу, зададим ему корму. У меня в шорной переночуешь, князю я доложу, а уж когда он тебя примет, то его дело. Может, завтра, а, может, и через три дня.

– Дело-то у меня срочное! – сообщил Родий. – Ты уж доложи, паря!

Поставив коня в стойло, конюх повёл Родия в конец длинной конюшни, где, открыв дверь, радушным жестом пригласил вечернего гостя внутрь довольно большого помещения. В полутёмной комнате царил застоявшийся запах кож и конского пота. Родий, скинув синий с красной каймой плащ посланника и содрав с себя кольчугу, шагнул к низкой кадке возле двери. Конюх полил ему на руки тёплой воды из ковшика, и, пока Родий споласкивал лицо, сообщил:

– Покормлю тебя, да и сам перекушу, чем Велес снабдил. Кой-чего тебе обскажу о наших делах и порядках. Потом уж князю доложу о твоём прибытии. Примет он тебя сразу, аль утром, а, може, я уж тебе сказывал, чрез день-два, – энто уж его забота.

Умывшись и утеревшись поданым рушником, Родий шагнул к столу, возле которого стояла широкая скамья. На столе, в плетёнках из лозы, лежали куски варёной конины, жаренные бараньи рёбрышки, обсыпанные дольками чеснока, коврига хлеба и вместительная баклага с мёдом. Возле неё стояли берестяные кружки.

В единственное, зарешёченное железными полосами, узкое оконце проникал свет вечерней зари, слабо освещая пространство комнаты. В одном углу стоял широкий топчан, застеленный медвежьими шкурами. В другом углу, неряшливой кучей были навалены сёдла, уздечки, мотки ремней – всё это видимо требовало ремонта. Две продольные стены были сплошь увешаны различным оружием: круглыми щитами, разнокалиберными секирами и кольчугами. На крюках висели шеломы, наколенники и бутурлуки.

Конюх, в сгустившихся сумерках, занавесил оконце козьей шкурой, зажёг толстую церковную свечу и поставил её на стол, из чего Родий сделал вывод, что этот конюх не так прост, как кажется. Живёт видно богато и явно язычник, коли дорогие свечи, жжёт не в храме, а в конюшне. Тот же, наливая из баклаги пахучий мёд в кружки, непринуждённо спросил:

– Тебя яко кличут-то, посол?

– Родий я! Воевода князя Александра! – откликнулся тот.

– А я Гедемин! Князь Миндовг говорил мне, отроку ещё, аще я есмь побочный сын князя Довмонта. Може и тако, да мне всё едино. А ты давай пей мёд-от с устатку, да закусывай, гость новгородской.

Выпили мёду, закусили. Гедемин, на правах хозяина, посчитал своей обязанностью ввести в курс событий местной жизни посланника Великого Новгорода:

– Мой благодетель, князь Миндовг, заменил мне отца, Родион, а егда я подрос, стал вьюношем, сделал меня старшим конюхом. Должность энта при дворе великого князя немалая. На мне всё обеспеченье дружинное, конское, висит, окромя оружья, – энтим занимается старший оруженосец князя. У него мастера ковального дела, деньги для закупа железа. А моё дело – уход за конями, овёс. Сам ведаешь, сена накосить, хоша бы на тыщу лошадок. Само собой – кожи, сёдла, ременная упряжь. Шорниками, конюхами, я заведую.

Помолчали, пригубили мёда:

– Внемли, брат Родион! – продолжил Гедемин, пожевав варёной конины. – Главно, чтобы кони были в ратном порядке! Вот я и стараюсь. Вон скоро сенокос, все мои конюхи пойдут траву косить. Месяц энтот мы, литвины, прозываем травостоем, а соседи полочане, – изоком. Да в разных местах по-своему сенокосный месяц прозывают….

– А князь мой, – без всякого перехода продолжил конюх, – в дни энти, тяжкие, на перепутье оказался. Егда набег мунгальской конницы Мункэ-хана отразил, разгромил ордынцев, ему многие литовские князья помогали. Да и яко не помогать, аще почти вся сила дружинная, ратная, в руках князя Миндовга была. Тому прошли немалые годы, я тово не зрел по-малолетству. А вот посля, многие князья от яво отвернулись, понеже Миндовг великим князем содеялся, всю власть в свои руки взял. Князья Довмонт, Тройнат, с семьями и роднёй, да и другие тож, позавидовали ему, нож за пазухой тайно держут, а веру Православну сменили на католическу, назло Миндовгу. Мой князь тоже ведь поначалу Православну, византийску, веру принял.