С другой стороны, стало малость понятно, как он нашел «Волчанец» – обеспокоившийся таксист Володя подсобил, поднял тревогу, портовый диспетчер своими радарами отыскал на огромном экране океана маленькую точку, отклонившуюся от всех известных маршрутов – коммерческий рыболовецкий катер, и передал данные на быстроходное спасательное судно, ринувшееся вдогонку за Шмелевым.

Через борт «Волчанца» поспешно перевалился Гоша, наряженный в две теплые матросские тельняшки, и, издав громкий крик: «Что же вы наделали, Игорь Сергеевич?» – ушел в воду под двигатель, нырнул с головой, хотя никакой глубины там не должно быть, – поспешно заработал руками.

Опытный человек, он мигом понял, что задумал сделать Шмелев.

На то, чтобы перекрыть кингстон, Гоше хватило трех минут. Под корпусом «Волчанца» раздалось недовольное бурчание, очень недоброе, с кашлем и злыми всхрипами. Мокрый Гоша перелез через Шмелева, как через неподвижную лесную корягу, с борта прокричал на катер-спасатель:

– Подай сюда шланг откачки! Быстрее!

– Зачалиться за «Волчанца» можно?

– Можно!

– А если «Волчанец» пойдет на дно? – испуганно прокричал с кормы спасателя чересчур мнительный палубный матросик.

– А вострые топоры на что существуют? Тогда только одно – рубить концы.

Спасатель прижался к кранцам «Волчанца», в машинный отсек, куда больше всего поступило воды, перебросили толстый шланг откачки…

А через полчаса Гоша запустил и двигатель «Волчанца», добавил оборотов и включил свою водоотливку, затем, переодевшись в сухую тельняшку, по-хозяйски уселся на скамейку рядом со Шмелевым.

Помолчав немного, отдышавшись, он огляделся, поправил огонь в «летучей мыши» и, глянув на Шмелева с жалостливым удивлением, – ну словно бы видел его впервые, – спросил тихо, почти шепотом:

– Что же это ты… что же это вы удумали, Игорь Сергеевич?

Шмелев махнул рукой:

– Можно на ты, Гоша… Вообще давно пора перейти на ты.

– Что все-таки случилось? – Гоша заморгал глазами часто, как-то беспомощно, он понимал: в жизни Шмелева что-то произошло – что-то неприятное, болезненное, сломавшее капитана, изрубившее его жизнь, но что именно, не знал… И понимал хорошо, что причину никогда не узнает.

Шмелев молчал. Потом вздохнул и положил руку на Гошино плечо.

– Это неинтересно, Гоша, – сказал он, снова помолчал немного, хотел было добавить: «Но все это осталось позади», – в следующий миг посчитал, что фраза эта может прозвучать очень жалко, и не стал ничего добавлять.

«Волчанец» тем временем, кажется, немного приподнялся над самим собой, – во всяком случае, что-то толкнуло его снизу в днище, – Гоша понимающе улыбнулся: все, катер больше в воду не уйдет… Не потонет. Шмелев на толчок не обратил внимания. Он был опустошен донельзя, нынешний день, а за ним и вечер, переходящий в ночь, словно бы выскребли лопатой все из его души, ничего не оставили, и вот какая штука – вместе со всяким мусором, собравшимся внутри, выковырнули и боль, она неожиданно начала гаснуть, словно бы под сердцем у него прорвался какой-то нарыв и из свища стал вытекать гной…

Не вынырнул Шмелев на поверхность самого себя, даже когда Гоша запустил машину «Волчанца» и встал за штурвал, сильным движением крутанул колесо, украшенное прямыми штырями рукояток, похожих на соски боевых мин, разворачивая катер на одном месте, а затем неторопливо двинулся вслед за спасателем в порт, к Змеинке.

Гошу подмывало высказать некие резкие соображения по поводу случившегося, а потом еще добавить, несмотря на социальные различия со Шмелевым, но он сдержал себя, лишь оглянулся назад, на машинный отсек, где в «летучей мыши» сиял огонь, и махнул рукой прощающе.