– В марте, на Новый год, на мосту. Его мне подружки показывали. И сейчас, в окошко, ещё раз посмотрела, когда они приехали. Любый он мне батюшка.

«Черти вас дери! – подумал купец. – Вот связался-то с любовными делами». И, решив уступить, уверенно вошёл в договорную горницу. Но родственнички огорошили его своим решением…

– Значит так… – начал отец жениха. Он поднял со стола грамоту и стал водить по ней пальцем, читая про себя. – Мы ещё раз прочитали записку и согласились принять её…

У Ивана Даниловича камень с души упал. «Ну слава Богу, не надо юлить и вывёртываться. И здесь меня чутьё не подвело», – уже было порадовался он…

– Толковую ты грамоту составил, Иван Данилович, сразу видно – купец настоящий, русский писал, все, как полагается… – продолжал свёкор. Иван Данилович нахмурился: «Куда ты гнёшь? Что-то непонятно становится…».

– Мы всё, как следует, прочитали и почти со всем согласны… но все же маленькое исправленице хотим внести… Совсем плевое, можно сказать… – свёкор оглянулся по сторонам, ища поддержки у своих, те согласно закивали.

– Всё принимаем в твоей грамоте, но, Иван Данилович, посуди сам – приданого-то маловато получается, для наших-то голубков, надо тебе подкинуть маненько. Не о себе, о детях наших давай подумаем…

– Это сколько же? – встрепенулся купец.

– Сто гривен, мы знаем, для тебя пустяк будет… – и старый дружинник пододвинул пергамент к глазам Ивана Даниловича, где было жирно исправлено двадцать пять на сто. Купец даже не взглянул вниз, а вперился в свёкра напротив. Тот, не мигая, простодушно глядел на него, и Иван Данилович понял: его перехитрили, и платить, хочешь, не хочешь, придется, но от бессилия, в сердцах, всё же добавил:

– Я вам что – Садко богатый гость!.. По миру пустите со свадьбами вашими…

* * *

«Вот сродственнички-то!» – продолжал повторять купец, пока шёл на пристань. «Где таких денег взять, чтобы торговым делам не повредить, – ума не приложу. Ладно, сам виноват, – богатством расхвастался, гордыня растолстела… а хитрые люди поймали в сеточку. Хошь не хошь – плати, а то позор пред всем миром… Родственнички!..», – думал он, минуя лавки, закрытые на замки и услышал как браняться за тыном, а ругались не по-новгородски, а по-владимирски. Иван Данилович подумал со злости: «Понаприехали, бисовы дети. Гости, тоже мне. Ворьё одно!» И тут смутно что-то начал припоминать а, когда припомнил, даже остановился: «Степка-немец! Вот куда надо идти!».

Тот вор среди воров, а среди немцев – самый первый вор. Он давно предлагал деяние одно совершить, но Иван Данилович не решался, боясь быть пойманным за нарушение артельных соглашений. Но нынче особый случай, видимо, придется…

Степка-немец, а по-настоящему – Стефан Амтлихштейн, был настоящим немцем, живущим в Новгороде у одинокой хозяйки, промышляя всякими темными единоличными сделками в обход Готского10* двора.

Степку-немеца считали корчемником11*. Сам-то он, конечно, не плавал, но связи на немецкой земле, как и в Новгороде имел. Тем и жил, что лихих купцов-ушкуйников12* с мейстерами13* ворами сводил. Хорошо про него рассказывали те, кто хоть раз попробовал. Говорили: «Степка-немец не подведёт, все, как сказал, так и сбудется…».

Пришлось во второй раз поворотиться Ивану Даниловичу за это утро и пойти от реки обратно, на ту улицу, где жил Степка-немец. Прошёл рядом с домом братьев Митяев. Крышу их заваленную осмотрел. Двор неубранный. Как валялась телега на прошлой неделе разбитая, так и лежит по сей день. Ворота вместо запора рогатиной приперты, а возле сидят рабочие мужики.

Давно уже у Митяев не было никаких работ, а мужики всё равно ждут. Вдруг у купцов дела ладно повернуться, для них и прикорм найдётся. Когда Данилыч, бывалочи, проходил мимо, один из них обязательно подскакивал: «Ну как, Данилыч, нет чего-нибудь для нас? А то у Митяев голодаем давно…» «Нет пока, ребята, – ответствовал Иван Данилович, будто со всеми разговаривая, а не с одним, называя его «ребята». – У меня целый гурт своих кормить надобно». – И шел дальше.