К вечеру, как только Тыгульча сопровождаемый все теми же Курмуканом, Актэулом и двумя подростками, отплыл лодками от побережья Тунгусья, правя путь на северо-восток, к его стойбищу, преодолев брод реки, приблизились три конские подводы. Гужевой обоз был, гружен продуктами, охотничьим провиантом и спиртным. Сопровождаемый двумя работниками Филантия из Оймура, да идущим впереди его приказчиком Столбновским, он выкатился на небольшую поляну, перед самой кромкой каменистого берега Байкала, как раз в то время, когда старик Уваул, да наспех собранная на стойбище бригада рыбаков, состоящая из двух стариков, и четырех подростков, набирала в лодку сетевой сплав.

В такое промысловое время Тыгульча не посчитался даже с тем, что принадлежавший к родовой старшине, хитрый, но беспутный в любых делах Тымауль, вынужден был пойти рядовым рыбаком, под начало безродного, но смышлёного в рыбацком деле Уваула. Этот ленивый старик, пользовавшийся своим исключительным положением в стойбище, всегда заискивающий и двигающийся мелкой трусцой при шуленге, медленно приблизился вразвалочку горделивый и осанисто надменный на берег. Усевшись на каменистой гальке вряд с лодкой, он то и дело понукал молодежь, и столь же периодически беспрестанно перечил, юркому не по годам, его же сверстнику, небольшого роста Уваулу. Старый рыбак Уваул, в отличие от Тымауля, хорошо знал рыбацкое дело. Умело перебирая сети, он проворно и сноровисто разбирал замысловатые западания цевок и гальков в садки тетив, как не редко и совсем мудрено-заплетённые в жеваные косички «титки» на ячеисто-сетевом полотне, и как всегда привычно отмалчивался от совсем незаслуженных выпадов Тымауля, да когда того требовалось завидным не многословием поправлял и поторапливал молодежь.

– Бог помощь люди добрые – раскланялся перед людьми стойбища Максим Столбновский.

Он широко улыбался в полный рот, белозубой улыбкой, на голом, как бабья грудь, без волосом, лице. Высокого роста, сухопарый, был он жилист и силен, а было Максиму от роду лет тридцать пять, никак не более. Спутники его, как и он, приодетые в лабошаки одного фасонного кроя, с накинутыми на головы от мелко-сеющего дождя глубокими капюшонами, недружно в след ему, в знак приветствия, что-то тоже буркнули. Уваул отставив дело, мелкими шашками зачастил навстречу приезжим.

– Менд лючи – сорвалось у него добродушно с языка, и он учтиво подал руку Максиму.

– Я от Филантия с Оймуру приказчик. Ваш хозяин заказывал…, вот как велено вам привез.

– Пасиба, оннако, моя дольжён перба сбой хозяйка гобори, чито тбоя пирьвезла – и Уваул ответно поклонившись приезжим, двинулся вглубь стойбища.

От услышанного, Тымауль негодующее вскочил на ноги, догнал и обернул Уваула к себе:

– Ты чо здесь командуешь! Тут я за старшего, я главный и решаю, что делать, как быть!

Той же минутой, недобрым гневом сверкнув глазами на Уваула, он живо не по годам обернулся к русским и охватил их прищурено настороженным взглядом.

– Моя будим псё сама мотреть, чито баша бози на отога – недовольно проворчал он.

– Чо смотреть-то! Че привезли то и вам. Вот на этой телеге харчишки, а на второй, твоим же охотничкам зелье. Разгружайте! – и приказчик вначале было раздражено сломавший углом над глазами полудужье рыжеватых бровей, в мгновение изменился в лице. Как кот масленно прищурившись, он сменил тон недовольства на благожелательность и заговорчески, точно колдовски обворожительно, промурлыкал сладко и приятно:

– А на последней, прям таки…, ех какой лечебнай цимус!

– Чо така? – недоуменно переспросил Тымауль.

– Чо така, че така… – передразнил его Максим и добавил – спробуй, тавды и узнашь!