– Да будет вам, раскудахтались…, не ловчей ли, спеть и нам – урезонила сестриц Анна.

– Тажно Евдоху надо покликать – согласилась Дарья и обласкала глазами невестку – Вали Ленка живее, да зови-ка ее суды…, она-то уж бяду как бравенно вспеват.

Подоив коров и управившись с вечерними хлопотами по хозяйству, Евдокия, повечеряв, готовилась уже, было к сну. Несколько поупрямившись, она прихватила с собой балалайку и следом за Еленой вышла за ограду. Родственницы Дарьи, давно уже наслышаны были о семейной неурядице в доме Бабтиных и, глядя на посеревшее, заметно припухшее от слез лицо Елены, Анна, хитровато просияв лицом, запела сипловато-дрожащим голосом, ныне музыкально называемым меццо-сопрано, широко известную русскую песню, выводя, несколько занижено верхние звуки ее слов:

– Ах вы сени мои сени, сени новые мои,

Но молодым, более чистым, выразительно-красивым пением подхватила Елена в той же части звукового диапазона, и ее эффектно звучно поддержала Александра:

– Сени новые, кленовые, решетчатые!

К умелым и несбивчивым голосам Анны, Елены и Александры присоединилась низким контральто Евдокия. Старчески дребезжащей хрипотцой подхватила и Дарья:

– Вышла женушка краса, да за новые ворота,

мужа там она встречала, удалого молодца!

Особенно в этой заключительной строфе песенного четверостишья, еще более ниже, почти альтом выводила звуки, ударно-восклицающая Евдокия. А остальные певуньи, напрягши связки, вторили выше, разъединившись, как при хоровом исполнение, по голосам:

– Мужа там она встречала, ох…., да удалого молодца!

Спев эту не мудреную, но веселую и привлекательную в смысловом и словесном значение песню, певуньи смолкли, точно прислушивающиеся к такому же звучному пению песен на берегу. Но Дарья, как будто бы забыла на время про свою старость и недомогание, молодцевато подскочила с лавки и, раскинув широко руки, заходила по кругу, приплясывая и притопывая ногами, заголосивши частушкой:

– Меня бабку старую, завернули в тряпку.

Поливали день водой, чтобы стала молодой.

Выскочила на круг и Елена, и под заливистый аккомпанемент балалайки в руках Евдокии, ловко и замысловато проделав босыми ногами женские плясовые «Па», зачастила:

– Я, бывало, всем давала, сидя на скамеечке.

Не подумайте плохого, из карманов семечки.

Сестреницы Дарьи выдали приятным, тонально не сбивчивым на слух, двуголосьем:

– Пойдем плясать, на ногах баретки.Будем ноги поднимать, выше табуретки.

Наигрывая удало на трехструнном инструменте, не отстала от плясуний и Евдокия:

– Были с милым молодыми на море ходили.

Рыбу омуль добывали, и нужды не знали.

Наплясавшись и наголосившись частушками женщины, отпыхивась, и весело смеясь, гомонливо переговариваясь наперебой, возвратились и сели на лавку. После недолгой паузы молчания, Александра запела с отрывистым ударением в песенном междусловие:

– Поехал казак на далеку чужбин,

Легким невероятно сильным, особенно в обертонах возникающих из самых низких звуков, ведет она слова этой песни, то понижающее где-то до глуховатого полуголосья, то вскрикивающее почти до металлического звона:

– На добром коне он своем вороном!

Такому её выразительно-звенящему голосу, вероятно где-то даже ближе к меццо-сопрано присоединились, не менее красиво подпевая и остальные:

– Родную сторонку навеки покинул, чужую девицу он там полюбил!

Едва смолкло пение и этой песни, как Елена умиленно взглянула на Евдокию:

– Евдокиюшка…, а ты бы завела песню…, про ету, как ее, страшенну бурю на Байкале.

– Ну, што ты девонька, ето ж старинная песня, мужитска, поется она бяда как тяжело.

– Евдокия Дмитриевна…, но прошу тебя очень…, ты ж браво ее ведешь.