Более чем с десяток закидных неводов расположившись на песчаном берегу между мысами Облом и Сухинский, не считая многочислие сетевок, цедят байкальскую воду. В Налетовской, гоняют коногоны по кругу лошадок неводных башлыков, богатых толстосумов братьев Гашевых и Хребтовского из Корсаково, перематывая тумбами конских воротов, укладывают кольцами веревочные спуски из толстых, смолено-травяных канатов, быть может, самых больших здесь закидных неводов. От зари, до зари «денно», а то и «ночно» тянут артельные бригады рыбаков, едва передохнув, паевые, но чаще своих хозяев закидные невода. Здесь тоже башлык артели всему голова, здесь тоже звучит его волевая команда, остановить ворот, или погонять лошадь. И сдавленно, но далеко по песчаному берегу раздается и слышится его голос: «Пята стой…, река тяни!», или: «Река стой, пята тяни!», в зависимости от прибрежного поноса воды, закружки невода, или занимаемого местонахождения его концевых крыльев. От Облома и до Энхэлука расположились в основном кударинцы и рыбаки из других отдаленных от Сухой, прибрежных деревень, а от Налетовской и до загзинского улуса безраздельно хозяйничают три закидных невода оймурских братьев Филоновых Евдокима, Герасима и Филантия. Здешний рыбацкий плес давно арендован ими у монастырских хозяев. Кроме того две сетевки Филантия этим летом пристали на время путины к сухинскому летнику Гаврилы Дружинина. Степан Трунев, Алексей Березовский в башлыках у него ходят. Там же у берега в Сухой, стоит, едва покачиваясь на воде большая морская парусная лодка все тех же Филоновых, по всем видам готовая хоть завтра же загрузившись свежим уловом, сняться с якоря и под парусом гонимая попутным ветром, либо на веслах, спешно идти в Иркутск, чтобы вернуться назад с денежным чистоганом, или приобретенными товарами. По этой причине, несмотря на ранний час, этим утром Осип Бабтин самолично, спешит на берег встретить сетевиков Леонтия Меркушова. Послал конноверхом он и своего помощника, беглого каторжанина Яшку Сахалина на Тунгусье. Тревожится, кабы чего доброго, ушлый шуленга эвенков не умыкнул, получается, от его половинного улова, сколько-нибудь свежо добытой рыбы.

Хмурое от ненастья, летнее утро. Сеет, почти в полном безветрии мелко-моросящий и нудный дождь. Осип, из-под накинутого капюшона лабошака, пристально вглядывается вдаль, в надежде разглядеть на отсыревшей, сизой глади моря, подход к берегу его сете-вой лодки. Пологим берегом он неспешно подходит к своему стану. Его догоняет впопыхах, среднего роста, лет двадцати, разбитной увалень Оська Хаба, редко именуемый деревенскими по имени. На его всегда заспанном, а сегодня еще и побитом лице, из-за сине-лилового свежего фонаря под глазом, светится неприкаянно, кажется всегдашнее, виновно-вымученное раболепие перед хозяином. Несмотря на молодые годы, этот невзрачный с виду парень, уже давненько успел пристраститься к выпивке, благо ее на хозяйском дворе, пусть и при не столь завидном его положении разнорабочего, всегда избыток. Подвыпив, Оська Хаба, как всегда, становится завидное задирист и отменно драчлив, а протрезвев, привычно тих, невероятно ленив, и на редкость бестолковый. Но не за эти качества держит хозяин Оську на своем разросшемся в последние годы подворье. В любое время дня и ночи Хаба, обладает великолепной способностью доложить хозяину фактическое положение дел, как в его доме, так и хозяйстве. И порой докладывает такие подробнейшие сведения об умонастроениях, как семейства хозяина, так и о любом из работников по найму, о чем Бабтин не мог бы и догадываться. А потому, всего-то дворовый разнорабочий Оська Хаба, глаза и уши незаменимые Осипа. Заслышав позади себя тяжелый топот, Бабтин нахмурился, и избоченившись, оглянулся и недовольно пробурчал: