– Чо бабоньки, седни подфартило…, слава богу?!
– Дык чо гневаться…, пластам, так ижно вся бравенна, да хрушка нонче папалася.
– Вижу, вижу…, и жирок будто ладно успела нагулять?
– Спаси Христос, чо сказать, и вправду седни мужички черпанули добренно.
– Тетка Лукерья, прошу тя рыбешку всю уприютить, край до полудни на-а поспеть.
– Фимыч, ты каво, мы дюжи, не сумлевайся, сробим! Тока, таскать-то ее все ж мужиков бы на-а к нам припарить. Вишь, лагуны-то каки матерущи, да тяжеленны.
– Появится Хаба, скажешь, мол, я велел Федьку Креста, да племяша его Ваську оторвать от работы с подворья. Пусть придут, пособят вам.
Осип, пребывая в состоянии избытка приподнятого настроения, обернувшись, встретился с башлыком, окидывая его довольным взглядом. Сегодня Леонтий Меркушов, не подвел ожиданий хозяина, и он намерен, почти весь свежий омулевый посол, сдать на парусник Филантия, этим же днем, уходящий в Иркутск. Филонов, не менее озабоченный привалом омулевого промысла, вероятно, тоже носится где-то здесь же по берегу, скупает добытую рыбаками рыбу, попутно напутствуя своего приказчика Максима Столбновского. Это он, загрузив парусник, должен незамедлительно отправится в главный город Прибайкалья с рыбным торгом. Поуправившись, рыбаки, приводят себя в порядок и подтягиваются к столу рыбацкого стана. Стряпка, как никогда приветлива и необычно учтиво обихаживает их. Разливает по артельным деревянным мискам наваристую уху, подает к столу суетливо с пылу с жару омулевые рожни. Сегодня стол вдобавок, ломится еще и от разнообразной хлебной стряпни и молочных продуктов, принесенных семьями рыбаков. Башлык Меркушов, на правах хозяина бригады садится во главе стола. Жены рыбаков, отставив засолку рыбы на время, так же умываются на берегу байкальской водой и, причесавшись, усаживаются за столом вряд со своими мужчинами, по обе его стороны. Бригада дружно в один голос приглашает к столу и работодателя. Осип, степенно присаживается, вряд с Леонтием. Оглянувшись по сторонам, он подает знак уже сидящему наискосок от него за столом Оське Хабе, и тот ставит перед башлыком получетвертную самогона. Мужики, передавая ее из рук в руки по столу, почти ополовинивают, наполняя посудины, стоящие перед каждым из сидящих. Леонтий, разумеется, не был оратором, но при утихшей застольной суете, он торжествующее встает, и перекрестившись, важно и горделиво держит слово:
– Чо, паря ребяты, сказать, седни, слава богу, добыли браво. И все ета канешна нашенским трудом, а гламно стараниями Осипа Ефимыча, так скыть его заботой об нас. Етось как его…, кланяемся Ефимыч мы тебе всей артелью. А посему случаю, так скыть и вовсе не грех – Леонтий, точно споткнувшись, заморгал часто глазами, и коротко помолчав, завершил – Но давайте ребятки, все как один разом выпивам…, да бум здоровы.
Сидящие за столом, дружно подняли спиртное, и чинно чокаясь, правда все еще как-то скованно и не смело поддержали сказанное башлыком. Мужики, за исключением Леонтия, тот час же запрокинув самогон, едва слышно переговариваясь, жадно навалились на еду. Женщины, в основном при губившись, или чуть отхлебнув, становили почти не тронутую винную посуду обратно на стол, а то, и сдвинув ее чуть в сторону, старались не отстать в еде от мужской половины. Вскоре разлили по второй, и Осип держал ответное слово, как всегда распахнув жизнерадостно в лице широченную улыбку, лучисто искрящуюся, казалось из самой наичестнейшей синевы его голубых глаз:
– Мужики, да и вам бабоньки за труд рыбатский благодарственно в ответ низко кланяюсь и всяческого благоденствия по эдакому случаю от всей души желаю. Но сами знаете, омулевый привал у нас паря шибко короткий. Так шта, мешкать некавды, давайте люди добрые по всей выпивам, сытно наедамся, да как гритса, день рыбацкай год кормит.