В те же минуты, все они здесь присутствующие ритуально, обмениваясь шокированными взглядами, вновь увидели шамана, только что исчезнувшего из их вида и входящего в чум, и снова гулко ахнули. А он, как ни в чем небывало, прошел и уселся на свое шаманское место, и под ритмичные удары бубна продолжал пение. Но пел тихо, и все сидевшие в чуме знали, так он уговаривает духов покинуть его и уйти в свои потусторонние миры.

 Прошла минута, другая – после того как смолк бубен, следом прекратился шум побрякушек, звон колокольчиков, смолкло пение шамана и всех участников религиозного родового обряда. И в эти самые мгновения все собравшиеся в чуме, как будто одномоментное оторвались от колдовского сна и неожиданно для себя увидели совсем недвижимое тело Номоткоуля, бездыханно лежащее у очага. Оёгир и Уваул, в который раз, подняли, усадили шамана на кумалан. И он снова ожил, но так же бессильно валился, отрывисто дышал, кашлял и, уставив на угасающий огонь очага тусклый полуживой взгляд, долго и не внятно еще что-то говорил, а его, столь же долго приводили в осознанность помощники.

Успокоившись и окончательно придя в себя, Номоткоуль уже без всякой посторонней помощи раскурил трубку, и вполне разумно излучающим взглядом окинул присутствующих, и едва слышным, но вполне членораздельным, стариковским голосом произнес:

– Сюда давно идут люди изгнанные белым царем Николкой из-за большой тесноты на их землях. Они придут, и будут притязать на завещанные нам нашими прадедами промыслы и угодья. Духи, благоволящие нам, не могут отвести их долгое и тяжелое тропление в наши родовые места. Духи, покровительствующие этим людям, наделили их сильной волей и горячим желанием осилить нелегкий путь и они, без всякого сомнения, помогут прийти им к морю Ламскому нашему и поселиться здесь на долгие времена.

Вечером того же дня шуленга сухинских эвенков поуправившись с хозяйственными делами вышел из чума. Саженях в сорока от его жилья, в центе отога жарко алел углями таборный костер, возле которого суетились сородичи, а за них он был в ответе. Ночь безмолвствующее тихо опускалась на землю. На безоблачных высях, мерцающие далекими звездными точками начали зажигаться иные космические миры. Стемнело, окружающая зелень, и возвышающиеся над Байкалом небеса стали незаметно сливаться в единое целое. Ночная мгла полно обволокла все вокруг. Но вот из-за гор с юго-восточной стороны выкатился месяц, и все окружающее, полнясь желтовато-бледным светом, тот час же изменилось. Сквозь стенистую щетину леса завиднелись на берегу: причудливо-страшноватые коряги и густо усыпанный камнем горбатый бережной откос, за которым щебечущее мирно плескалась морская гладь воды, ласково играющая сонным отблеском лунного света.

Обряд «сэвэкан» проведенный шаманом минувшим днем разъяснил людям стойбища не только то, что их ожидает в ближайшем будущем, но и без сомнений, заронил большую в них тревогу. В противоборстве с тем, со стороны шуленги нужны решительные действия, а он не знал, как в таком случае более правильно поступать и за советом отправился в чум родителя, где застал отца, рассказывающего внуку разные сказки, были народные.

– Жил, был славный богатырь Мани, творящий людям добро – душевно тепло ворковал старик – вот как-то хитрый и страшный злодей Хоглен, превратившись в лося, похитил на земле день и побежал с ним по небу, быстро унося его за горизонт. Наступила кромешная тьма, дети малые заплакали, им надоело все время спать в постельках и тогда люди, забеспокоившись, обратились к доброму другу Мани. Поспешив на помощь, тот взметнулся к небесам, нагнал злого сохатого и вернул на землю день. Однако и после этого злодей Хоглен не думал униматься. По вечерам, когда ты видишь на небе сгущенное светящуюся звездную полосу, это сохатый Хоглен в который раз, вновь похитивший день, убегая, высекает из-под копыт на небе звездные искры. А когда ты, просыпаясь по утрам, снова видишь улыбающееся солнышко, то это добрый богатырь Мани опять возвратил его людям.