Игорь торопливо шагнул к распахнутой слугой дверце.

– Я сам, – чуть слышно, но с дерзкой категоричностью предупредил его намерение корнет.

Игнорирующий опешившего князя, ловким движением бережно поддерживая погруженную в сон фигурку, он сошел наземь и, обнявший коснувшуюся легким дыханием его лица девочку, вынес ее на руках из коляски.

Миновав посторонившихся в замешательстве князей, корнет скрылся с дорогой ношей в холле. Опомнившийся Игорь направился следом, когда рука Михаила Александровича снова остановила его, удерживая подле.

– Не увози завтра девочку, – замявшийся, озвучил князь в который раз за день искушающее его желание. – Оставь ее здесь хотя бы на несколько дней, – более уверенным в своем праве голосом попросил он, с надеждой глядя в исполненные безграничного изумления глаза обескураженного Игоря.

Тот с трудом перевел дыхание.

– Двенадцать лет вам не было до нее дела, – выдавил он, смеривший собеседника пренебрежительным взглядом. – Что же сегодня пробудило в сердце вашего сиятельства небывалый интерес к девочке?

– Плененное детской непосредственностью, не тронутой порочной червоточиной душой, мое сердце больше не способно оставаться безразличным к ней, – с неподдельной теплотой в голосе, дрожащем от волнения, ответил князь.

– Вот как? – презрительно усмехнулся Игорь. – И вы решили, что демонстрация сих разительных перемен спустя столько времени тронет за живое до сих пор пребывавшую исключительно по вашей воле в забвении девочку?

– Твой упрек справедлив: я виноват перед нею, – не уронив чести, признался Михаил Александрович. – Вытравив из своей жизни твое имя, я невольно отверг и ее.

– Чего же вы хотите теперь? – недоумевал распаленный прорвавшей-таки плотину терпения обидой Игорь. – Ваше сиятельство льстит себя надеждой заполучить ее прощение, облагодетельствовав своими животрепещущими с недавних пор чувствами? – горячился он, требуя правдивого ответа. – Что за нужда в них ей, единственной обладательнице моего беззаветно любящего сердца?

– Твое самозабвенное чувство к дочери взаимно, это очевидно, – отвечал теплый голос князя, отцовскими нотками из далекого прошлого врачуя нанесенную рану. – Но сегодня непредсказуемая судьба подвергла душу живущей до сих пор безоглядной любовью только к тебе девочки испытанию иными чувствами. Загляни в эту душу, – взывал он к совести сердца, уязвленного ревностью. – Бьюсь об заклад, никогда прежде ты не видал дочь такой, как нынче, – счастливой новой встречей, новыми впечатлениями и желаниями.

– По-вашему, до сих пор она чувствовала себя обделенной и несчастной? – вспылил возмущенный его доводами Игорь. – Вся моя жизнь посвящена единственной цели – сделать дочь счастливой. Ради этого я отдал ей всего себя без остатка.

– Утром с чувством оскорбленного достоинства ты уверял, что изменился к лучшему, – удрученным тоном напомнил ему Михаил Александрович. – Сейчас передо мной прежний эгоист, в чьих чувствах и словах все еще главенствует «я», – попенял он, разочарованный, потрясенному заявлением Игорю. – Не оставивший ни пяди свободного места в жизни дочери, ты наводнил собой ее мысли, чувства, желания, – язвит душу последнего красноречивый укор, – категорично отказываясь признать очевидное: одного тебя девочке уже мало, – звучит неумолимая истина, – ее искушает желание новизны жизни. Отпусти же дочь в эту жизнь.

– В вашу жизнь, – помертвев, произносит разоблачивший намерения князя Игорь. – Самому отдать вам то последнее, что осталось в моей, – отчаянно сопротивляется его восставшая против вопиющего произвола душа. – Оставив здесь, потерять навсегда, – яростно полыхает справедливым гневом взгляд. – К такому жертвоприношению настойчиво понуждает меня ваше сиятельство?