– Наш встреча была непредвиденной, – оправдывала дурные манеры незнакомца Ольга, – длившаяся несколько минут. Я отдала пакет, мне вручили записку. Это все.

– Ложь, – тотчас опроверг ее слова голос искушенного в розыске следователя. – Будь записка начертана заранее, ее писала бы чернилами твердая рука. Эти строки написаны на вырванном наспех из записной книжки листке оказавшимся под рукой карандашом. Они написаны неверным почерком, что, как ни странно, – вернулся поручик взглядом к записке, – показался мне знакомым. Их писали в твоем присутствии, Оленька, – поднял глаза на обезоруженную предположениями девушку Золотницкий, – стало быть, тебе известно содержание этой записки.

– Мне известно, – с достоинством вскинула та голову. – Вы же его не узнаете.

– Вот как? – протянул Золотницкий, смерив язвительным взглядом осмелившуюся перечить ему девушку. – Мадемуазель отдает себе отчет, чем чреват ее дерзкий отказ удовлетворить любопытство следователя моего толка?

С завидной выдержкой проигнорировав его вопрошания, та смотрела мимо.

Мужская рука стиснула девичий подбородок.

– Видит бог, я не хотел этого, Оленька, – впившийся в ее беспомощно глядящие глаза безжалостным взглядом, процедил Золотницкий, – но упрямым молчанием ты не оставила мне выбора. Я просто вынужден, – обещает его голос беспощадную расправу, – преподать тебе урок хорошего тона.

В руке поручика вновь загремел бронзовый колокольчик. На пороге кабинета появился давешний денщик.

– Степан, я намерен развлечь гостью. Засим наведайся-ка на конюшню … за плетью.

Послушный воле Золотницкого, никогда не обсуждавший его приказы денщик покинул кабинет.

– Намерение вашего благородия учинить ее сиятельству дознание с пристрастием противно чести и совести! – раздался горячий протест прапорщика.

Золотницкий медленно обернулся к подчиненному.

– Ты смеешь упрекать меня в бесчестии и взывать к моей совести? Ты, чей давешний проступок – единственная причина происходящего здесь? – исполнен негодования обличающий голос поручика. – Где была твоя совесть, когда, идущий на поводу у манипулирующих тобой своими предосудительными просьбами злоумышленников, ты опорочил мундир офицера, после трусливо спрятавшись за спину верящей в благородство девочки? – требовал он от прапорщика честности перед самим собой. – Раненная твоим оскорбленным самолюбием княжна оказалась в моем кабинете. Ты вверг ее в водоворот подлости и боли. Ты один в ответе за ее участь! – с остервенением растоптаны возможные оправдания прапорщика, бичующего свою душу раскаянием. – Так не смей же перекладывать свою вину и ответственность на меня!