Отчаянный протест оборвал его речь. Вздрогнув, князь и корнет стремглав обернулись к двери. Ухватившаяся рукой за косяк, широко распахнутыми от ужаса и боли глазами на них смотрела мгновением ранее без стука вошедшая в комнату девочка.

– Боже правый, только не это! Оленька! – сорвался с места Олег.

Ее побелевшие губы что-то беззвучно выговорили. Она пошатнулась и в обмороке сникла в руках подхватившего ее Олега.

Днем позже в неприветных от мелкого дождя сумерках вернувшегося со службы в опустевший без дочери дом Игоря Шаховского встретила его девочка, бледная, осунувшаяся, непривычно сдержанная.

Шагнув к ошеломленному этим зрелищем отцу, княжна уткнулась безжизненным лицом в его плечо, чтобы тот не видел ее взгляда, исполненного обрушенной вчера чудовищной боли, чтобы этой болью не ранить смертельно его.

– Что-то случилось? – настороженный взгляд и оглохший голос последнего нетерпеливо требовали ответа от привезшего девочку назад в отчий дом Михаила Александровича.

– Нет, – предупреждая слова деда, встрепенулась Ольга. –Ничего не случилось, – выговаривала она горячим шепотом. – Я истосковалась по тебе, оттого вернулась. Вернулась, – она прильнула к вздымающейся груди взволнованного отца, – чтоб больше никогда не оставить.

Воскресший спустя годы замок в охотничьих угодьях славной дворянской фамилии дремал в лучах полуденного августовского солнца. Неделю назад, уступив просьбам в один день переменившейся и не ставшей прежней дочери, Игорь Шаховской привез ее сюда, в отписанный Ольге после раздела наследства дом матери.

Всегда счастливая вниманием и поздравлениями в день ее рождения, в этот раз сдержанно, с сухой благодарностью приняв отцовский подарок, девочка выразила удовлетворение тем, что вдали от столицы немногие вхожие в княжеский дом знакомые не станут докучать ей визитами.

Уединившись в облюбованной некогда матерью комнате, княжна достала из комода неказистый ларчик черного цвета, вынула из конверта и бережно разгладила лист пожелтевшей, должно быть, от времени бумаги. Она смотрела на него, хотя знала наизусть каждое начертанное на нем слово.

С трепетом уложенное ею на дно шкатулки, письмо снова скрыло известную лишь им с девочкой тайну от чужих глаз.

Загадочный ларец сменили извлеченные из ниши бюро лист картона и внушительная пачка писем с золотым вензелем «ОЗ» в правом нижнем уголке. Дрожащие пальцы с нежностью провели по штрихам выполненного карандашом мужского портрета.

Сколько-то мгновений задержавшись взглядом на нем, Ольга медленно разворачивала письмо за письмом. Сейчас никто не видел дрожащих на ее ресницах слез, не знал, каких усилий стоило закушенным чуть не до крови губам сдерживать рвущиеся из однажды раненной груди всхлипы. Изможденная болью, она с ожесточением рванула равнодушную к ее горю бумагу.

Раздался стук в дверь. Не вздрогнув, оставшись глухой к происходящему за спиной, она не обернулась к вошедшему без приглашения и оставшемуся на пороге посетителю.

Она сидела на полу, глядя перед собой остановившимся взглядом, истово рвала убористо исписанные листы бумаги.

– Оленька! – все же решившись, окликнул ее исполненный непреодолимого волнения голос.

– Вы? – выдавила безошибочно узнавшая его княжна. – Здесь? Зачем вы здесь? – почти простонала она и, медленно поворотившись к двери, встретила исполненный чувств взгляд Олега Золотницкого.

– Вы, – с горькой усмешкой повторил он, удрученный ее тоном и словами. – Ты не оставляешь права на жизнь моей едва теплящейся надежде встретиться с моим прежним другом, – выговорил корнет неровным голосом, – с которым я несколько раз тщетно искал встречи в столице, которому уже два месяца пишу о непреходящих чувствах, – кивнул Олег на белеющие на полу останки посланий, – раз за разом умоляя о снисхождении к измученной неизвестностью душе, что желает одного – узнать причину нашего внезапного разрыва, – настойчиво взывал он к былой искренности vis-à-vis. – Я приехал к любимой девочке, без которой в сердце – пустота, – прошептал он сокровенное.