– Анна Юрьевна, – обращается Игорь к поварихе, сбивая ровный строй моих рассуждений. – Это наша новая горничная. Она очень худенькая, видимо, не успевает пообедать после Института. Напоите ее чаем.

Он даже не смотрит на меня и сразу уходит. Я остаюсь стоять посреди кухни.

– Да ты садись, – говорит мне Анна Юрьевна. Ставит передо мной красивую фарфоровую чашку и наливает из большого пузатого чайника ароматный чай с чабрецом. Пододвигает тарелку с бельгийскими вафлями и клубничным вареньем. От аромата подводит желудок, и я вспоминаю, что действительно еще не обедала.

Отпустив в мой адрес пару язвительных комментариев, парень тоже уходит, оставляя нас с поварихой одних.

– Я думала, что у Игоря Леонидовича только сын, – говорю словно между делом, а сама напрягаю слух до предела, чтобы не пропустить ее ответ.

– Ярик с Ксенькой двойняшки, – отвечает Анна Юрьевна. – Ярика он, как своего преемника готовит, ну а Ксюша так – все больше дома. Здоровье у нее слабенькое, – неопределенно отвечает она и принимается убирать за отпрысками Вознесенского грязную посуду.

Пока она не смотрит, кладу в тарелку горячую вафлю и щедро поливаю вареньем.

– Господи, как же это вкусно, – прикрываю от удовольствия глаза и, перемазавшись вареньем, быстро съедаю ее всю прямо руками.

– Вкусно? – замечает мой аппетит повариха. – Ты еще бери. Бери-бери, не стесняйся. Хозяйка за фигурой следит, а Игорь Леонидович ест совсем немного, – улыбается она.

И я позволяю себе взять еще одну вафлю, уж больно вкусно. Давно я ничего подобного не ела.

– Какой он? Вознесенский, – поясняю я, пока запиваю все ароматным чаем.

– Строгий, – как-то странно посмотрела она, – но справедливый. Ты скоро привыкнешь.

Видимо строгости в его характере гораздо больше, чем справедливости, решаю я. Раз она даже не попыталась узнать, что случилось, между нами, после того как Игорь выгнал из своего кабинета всех слуг. Надо же как вымуштровал. Поблагодарив Анну Юрьевну за чай и вафли, я в сытом, теплом блаженстве, направилась к двери.

– Ей, ты – новенькая, – остановил меня голос, доносившийся с лестницы.

Оборачиваюсь, передо мной стоит Ярик. Он чем-то явно доволен и продолжает бессовестно раздевать меня взглядом.

– Ты что-то хотел? – бросаю в ответ.

– А ты че такая дерзкая? – усмехается он. – Зовут как?

– Алиса, – под напором хамства теряюсь я.

– Значит Алиса, – он сбегает со ступенек и подходит ко мне так близко, что мне становится нечем дышать. – Ну ниче так, пойдет, – со смешком бросает Ярик, медленно накручивая кончики моих волос на палец.

– Все, я могу идти? – отстраняюсь от него, но грубить не хочется. Только уладила инцидент с отцом, а тут сыночек нарисовался. Ну и семейка.

– Ну иди… Пока, – манерно отвечает он и провожает взглядом до дверей.

В огромные панорамные окна квартиры заползают запоздалые голубовато-серые сумерки. После ухода папы я продала наш огромный пентхаус и купила квартиру поменьше. Не могла возвращаться туда, где он был убит. Теперь вместо пяти комнат, я разместилась в трех, но с огромной, современно обставленной гостиной. Да и район мой родной. Уезжать из центра я оказалась не готова даже ради авантюры с Вознесенским. Но я подстраховалась и теперь с папой меня ничего не связывает. Кроме некоторых его вещей, что я забрала в свой новый дом. Даже фамилия у меня теперь мамина. Почти каждый вечер перед сном я сижу в папином любимом кресле. И сейчас, поворачиваясь из стороны в сторону, я изучаю оставшиеся после него бумаги. Здесь жалкие крохи той информации, из-за которой его убили. Но и эти крохи я нашла не сразу. Он постарался спрятать их, чтобы никто кроме меня не смог их обнаружить. Я всегда была его девочкой, знала его привычки, его любимые присказки и четкие правила. Особенно он любил повторять: «никогда не прячь что-то важное в предмет, который можно вынести». На этих листах имена, даты и клички. Как соотнести их с реальными людьми и событиями я пока не знаю. Пока!