Несмотря на угрозу, исходившую от его огромной, нависающей надо мной фигуры, я не чувствую его злость или насмешку, скорее твердость, с которой отец когда-то отчитывал меня за мои вечные косяки. Это придает мне пусть и зыбкую уверенность, что дальше угроз дело не зайдет. А может быть мне просто не верится, что можно вот так, в собственном доме, когда рядом твои дети, жена, собака, взять и изнасиловать девчонку за мелкий проступок? Но видимо я ошиблась – можно. Он резко развернул меня и одним движением согнул пополам, уложив животом на стол. Все мои мысли и рассуждения, которыми я подбадривала себя, провалились в образовавшуюся внутри пустоту. Я чувствовала лишь предательскую дрожь в коленях и кислотой взрывающийся под кожей страх. Я закусила губу, чтобы не закричать. Нет, такого удовольствия я ему не доставлю и изо всех сил заелозила по столу пытаясь вырваться из его хватки. Наконец мне удалось снова принять вертикальное положение, но Игорь все еще крепко держит меня за волосы. Я тяжело и часто дышу, прижатая к нему.

– Теперь ты понимаешь, как плохо брать чужое без спроса? – выдохнул он мне в ухо. – Поняла?

Я коротко кивнула. Вознесенский выпустил мои волосы. Я ту же бросилась к двери, нашарила трясущейся рукой ключ и выскочила в коридор.

Забежав к себе, забыла про оставленное посреди комнаты ведро, споткнулась о него и, выставив вперед руки, растянулась прямо посреди образовавшейся грязной лужи. Я тут же вся вымокла и, поднявшись на локтях, заплакала. По сути, Вознесенский сделал со мной тоже самое, окунул в лужу грязи. Я продолжаю лежать на полу, трясясь от беззвучных слез. Не понимаю от чего мне больше обидно. От того, что сделал этот мудак или из-за того, что я лежу сейчас в луже грязи, которую только что смыла с их начищенного до блеска дворца.

Было отчаянно себя жаль. Я медленно разделась, бросила свою униформу на пол. И смотрела на нее всю в крошках, волосах, почти черную. Не хотелось думать, что он реально мог бы меня изнасиловать. Мерзость, – провожу ладонями по все еще всклокоченным после его захвата волосам. Пытаюсь выбросить из головы все эти гадкие мысли, но куда там, дверь распахивается и на пороге стоит Вознесенский. Не иначе пришел завершить то, что начал в кабинете.

Я пытаюсь прикрыться рукой, свожу ноги, мне ужасно неловко в одном нижнем белье под его немигающим цепким взглядом. Но Игорь не шевелится, словно врос в пол. Строгость на его лице всего лишь на мгновение уступает место растерянности. Но я заметила. Он, похоже, это понял. Так и не сказав ни слова, так же стремительно вышел, оставив меня одну.

«И что это было?» – мое смущение и страх сходят на нет.

Стараюсь не думать, что же заставило его уйти. Еще больше не хочется думать о том, что заставило его прийти. Медленно вожу тряпкой, стирая грязные разводы с керамогранита.

Ну вот и все, пол сияет чистотой, форма весело крутится в стиралке. Оглядываюсь вокруг, все ли убрала и, закинув на плечо рюкзачок, направляюсь к выходу. Иду почти на цыпочках, не хочу привлекать ничьего внимания: ни прислуги, ни тем более хозяев. Мне стыдно. И чего я хотела добиться? Подергать опасного хищника за усы? Дура, если ты лишишься после этого работы, тебе некого будет этом винить кроме себя. И придется начинать все сначала.

Алиса

Весь прошлый день я провела в ожидании звонка о моем увольнении, но его так и не случилось. Собираясь на работу, ловлю себя на мысли, что нервничаю больше обычного. В моей сумочке лежит восстановленная соседом Данилой машинка. И я намерена извиниться за свое поведение. Да, Вознесенский виновен, но пока я не доказала этого, нужно быть осмотрительнее и не нарушать его правила. А после уже я буду диктовать ему условия. Эта мысль меня подбадривает. Быстро выхожу на улицу, накинув капюшон бегу под моросящим дождем к припаркованной у соседнего подъезда машине и оказавшись внутри, включаю радио. Пасмурный день становится чуть радостнее и уютнее под аккорды электронной гитары и ритмичных ударных.