Белые войска, вынужденные пробиваться через заснеженную сибирскую тайгу, спешили освободить арестованного и пребывающего в тюрьме Иркутска адмирала Колчака. Но в результате не только не успели спасти своего идейного предводителя и воинского начальника, но и ускорили его гибель, напугав новую власть в городе стремительным броском на Иркутск.

Тридцатого января 1920 года Белая армия разбила высланные навстречу красные отряды у станции Зима и, двигаясь на Иркутск, с ходу взяла Черемхово. В городе казаки разогнали шашками шахтерские дружины и расстреляли местный ревком, выстроив босых, избитых в кровь мужиков в исподнем на морозе у каменной стены городского сада.

Николаев командовал отрядом казаков, отчаянных, прошедших несколько лет войны с германцем и вот теперь сцепившихся с большевиками. Лютость усталых до смерти солдат зашкаливала, и с трудом удавалось отговорить самых злых от жестокой расправы над пленными. Но и пленные порой давали повод, − злословили, обвиняли казаков, что служат они господам вместо того, чтобы поддержать народ.

В ответ, не снимавший с себя шашки уже несколько лет и не владеющий часто собой урядник Прохор Зырянов, вдруг завопил с дикой гримасой отчаяния на лице и с криком рубанул с ходу подвернувшегося комитетчика. У несчастного от косого поставленного удара шашкой развалилось тело от плеча до груди, и подрубленный мужик опустился на соломенных ногах и лег уже бездыханный.

Только и успел кто-то выдохнуть из казаков оторопело:

− Ой, беда! Развалил-таки Прохор дядьку.

Зырянов, белый, как снег, крутнулся на своем мерине и дал ходу. Едва уняли истерику казака вечером, напоив самогоном. А тот сидел у стола, словно одеревенев, как лавка, на которую сел грузно, и скулил в тоске. Прохор скулил, лавка скрипела под ним, вторя голосу беды.

Был человек – не стало человека.

При этом дела в армии с вооружением и боеспособным личным составом были крайне плачевными, но присутствовала решимость взять город и освободить Колчака.

Генерал Войцеховский выдвинул оборонявшим город ультиматум. С бумагой отправился к красным есаул в сопровождении казака. Документ был составлен наспех и включал требования освободить адмирала и арестованных с ним лиц, предоставления фуража и выплаты контрибуции. В случаи исполнения были даны обещания Иркутск в этом случае обойти стороной. Большевики в ответ, конечно, ответили отказом, насмешками и пульнули из пушки поверх голов, словно поставили жирную точку, отвергая согласие.

А в этот день, когда Сибирская армия уже толкалась на окраинах Иркутска, выбирая последний фураж в скудных закромах сельчан, в тюрьме состоялся последний допрос адмирала Колчака. Адмирала еще допрашивали, а уже было принято поспешное постановление Иркутского Военно-революционного комитета о его расстреле.

Отряд казаков, в котором был и Николаев, прикрывал тылы армии, и когда было принято решение обойти город и по льду Ангары уходить к Байкалу, наткнулся на заслон красных. Слабо вооруженные красные рабочие дружины окопались у деревни Зверево, и чтобы их обойти пришлось отрядить пару десятков казаков во фланг и под прицельным огнем опрокинуть резким наскоком красный отряд. В том бою удалось вырубить почти всех, и поручик вспоминал спину бегущего перед ним мужика, судя по всему, неумелого в бою работягу с винтовкой. Он бежал неуклюже, неловко, потерял шапку, то и дело оборачивался, сияя лысиной, и смотрел очумело, заворотив голову на скачущего за ним поручика дикими от страха глазами. Было скользко, и плохо кованный конь под поручиком скользил и его занесло на повороте, и он едва не опрокинулся, присел на задние ноги и заскользил по льду крупом. Николаев уже собрался выскочить из седла, боясь, что придавит его падающий конь, но тот чудом удержался, встал и, выровняв ход, пошел прытким галопом дальше. Наконец они настигли убегающего красногвардейца и уже не мешкая Николаев рубанул его наискосок по спине шашкой, и мужик вскрикнул тонким голоском и сразу уткнулся лицом в снег и засучил от боли ногами.