В Якутии, на необъятных территориях, выживать можно было, затаившись на дальних заимках и приисках, что часто и случалось, после вылазок для пополнения запасов. Здесь, в крайних пределах Отечества, со слезами на глазах в сотый раз, вспоминали бои семнадцатого, восемнадцатого года, когда впервые пролилась кровь россиян в междоусобице. Казалось тогда, что как же так, − свои, такие покладистые всегда работяги-мастеровые, надежные матросики и солдаты вспарывали животы и проламывали черепа защитникам царской власти. Рыдали теперь в подпитии, утонув, в воспоминаниях, и казалось всем так ясно то, что следует делать: колоть и вешать, и принудить «скотинку» встать в стойло.

В марте, сразу после разгрома красного отряда, в Чупапче было создано Временное Якутское народное управление. Поручик Николаев также привел в Чурапчу свой отряд, усилившийся после удачной атаки на протоке с намерением включиться в борьбу с последней надеждой на успех в захвате власти здесь на восточной окраине.

Коробейников встречал прибывших на крылечке деревянного просторного дома, укрытого от глаз в стороне от дорог на таежной заимке в пяти верстах от Чурапчи.

Командующий – высокий человек лет тридцати в бекеше из овчины с меховыми отворотами, в папахе и длинных оленьих унтах до колен, выглядел вытянувшимся не по возрасту подростком. Лицо корнета – узкое, худощавое, гладко выбритое с лихо подкрученными тонкими усами придавало ему вид несколько залихватский, что совершенно не вязалось с унылым выражением глаз. В облике командующего уже просматривались следы алкоголизма, обычного для молодых офицеров армии, которая пришла на смену изрядно полинявшей царской «косточке» старой закалки. Мешки под глазами, вызревающая одутловатость лица, – результат долгих скитаний по фронтам войны, тайге, неустроенности быта и той безнадеги, которая нарастала с каждым новым витком противостояния и лечилась в окончании очередного дня изрядной порцией водки или самогона. За несколько лет войны боевой задор, без значительных побед, лихих реляций, практически иссяк, а молодые люди, посвятившие себя службе Отечеству, превращались неуклонно в унылых циников, которые только алкоголем еще и поддерживали боевой дух.

На поясе корнета висела шашка с рукоятью и ножнами, отделанные серебром, а руки в толстых меховых рукавицах заложены за спину. Корнет внимательно рассматривал проходящих мимо него пеших и конных бойцов отряда поручика Николаева и порой склонившись, делился своими впечатлениями со стоящим рядом усатым мужиком в огромной папахе, кротком овчинном полушубке и оленьих унтах.

Рядом с корнетом стояли и другие помощники, одетые разнообразно, в основном в овчинные полушубки, подпоясанные ремнями, в унтах и папахах. Были здесь и представители местного народа – якуты и лица с европейской внешностью. Все, как на подбор, усатые с небритыми лицами, в основном низкорослые крепыши, непрерывно, дружно и обстоятельно дымили самосадом, словно занятые большим, важным делом.

Поручик Николаев в некотором размышлении о том, что корнет по чину ниже его официального звания, совсем не по-армейски вразвалочку подошел к крыльцу с встречающими его отряд командирам народной армии и коротко козырнув, отрапортовал:

− Поручик Николаев со своим отрядом числом сто семь бойцов прибыл для соединения с народной армией для борьбы с большевиками!

− Браво, господин поручик! Вы и ваше боевое подразделение добились большого успеха. Потрепали краснюков за бороду, пощипали супостата, − шутливо ответил, картавя Коробейников и в его глазах, − холодных, настороженных, появился огонь азарта и тут же, впрочем, пропал.