Стойкие маки Тиит-Арыы Вячеслав Нескоромных

Вячеслав Нескоромных

СТОЙКИЕ МАКИ ТИИТ-АРЫЫ

Пролог

В Домодедово извечная суета, непрерывное людское движение, как поток молекул внутри организма.

Мы отправлялись с женой в Якутск и ждали посадки у заранее объявленного выхода. Стекались попутчики, росла, тянулась очередь, и было любопытно смотреть на тех, кого вместе с нами упакуют в аэробус и отправят через стылые разреженные пространства над землей на восток.

− Полет предстоит долгий, и мы вероятно увидим рассвет в полете, − подметила жена и поежилась, сложив плечики домиком.

Наша поездка была вызвана желанием совершить круиз на теплоходе по реке Лена до Тикси от Якутска. Нам показалось интересным увидеть суровый край там за Полярным кругом и северное побережье континента в тот период года, когда солнце не опускается ниже горизонта сутками.

Пассажиры уже выстроились, толклись вереницей, неспешно продвигаясь к выходу через пункт контроля. Здесь можно было видеть коренных представителей республики: пританцовывающих тинэйджеров с неизменными наушниками, с отрешенными и подсвеченными смартфонами лицами, зрелых мужчин и женщин, занятых друг другом, малышей с мамами и озабоченных отцов семейств. Все они выглядели по-современному, и сразу трудно было определить, − кто летит домой, а кому предстоит провести время в поездке в качестве гостей. Были здесь и якутские жители старшего возраста в нарядах прошлого века, но непременно с атрибутами современной жизни: в бейсболке на седой голове с надписью «I love NY», в ярких кроссовках на упругой подошве, что вполне сочеталось с одеждой с национальными мотивами.

Несколько пассажиров выделялись из общей массы. Я обратил внимание на группу женщин и мужчин, отличающихся неуловимо и одеждой, и манерами поведения. Когда прислушался, понял, что говорят они, то ли на финском, то ли на ином языке народов Прибалтики.

Скоро мы прошли в самолет и на несколько часов оказались во власти воздушных потоков и управляемого разумом человека крылатого аэробуса.

Лететь на восток, преодолевая несколько часовых поясов, периодически засыпая и просыпаясь в несколько очумелом состоянии, дело утомительное, но все может преодолеть человек, и мы ступили, наконец, на землю далекой республики и тут же стало понятно, что это земля северная. В середине июля было достаточно ветрено, накрапывал дождь и того обильного тепла, в котором мы пребывали в Москве, как небывало.

В аэропорту прибывших встречали, и оказалось, что нас не двое, а сразу несколько человек, прибывших общим с нами рейсом и собравшиеся провести две неделе в круизе. Милая миниатюрная девушка-якутка с плакатиком «Круиз на т/х М. Светлов» собирала прибывших и скоро к нам добавились туристы с других рейсов. Среди участников круиза, несколько сторонясь от общения, была и та группа пассажиров, которых я определил, как людей из Прибалтики.

Теплоход, пришвартованный у причала, принял нас приветливо. Ступив на палубу, огляделись, оценили чистоту и ухоженность палубы, приветливые улыбки встречающих нас членов команды. Туристов вышел встретить сам капитан в белом нарядном форменном кителе с сияющими золотом пуговицами и галунами на рукавах. Пришло в голову, что в пути мы будем достаточно долго и важно узнать тех, от кого зависит успех нашего путешествия в Заполярье.

В каюте я тут же уселся записать впечатления от первых суток нашего путешествия, рассчитывая накропать обширный текст для своего блога. Супруга, отметив, что мужик выключился из общения, тут же собралась и ушла пройтись по палубе, бросив в мою сторону, выходя из каюты:

− Я ушла прогуляться, все что увижу, расскажу.

Теплоход качнуло и почувствовалось, как плавно двинулся в путь наш плавучий дом, преодолевая зыбь волны стылой реки. Что река холодна, я ощутил, как только мы прибыли на пирс, − от водного потока потянуло прямо-таки могильным духом, и сразу захотелось достать курточку и отойти от берега.

Через час Марина уже была в каюте, и было заметно, что она несколько взволнована.

− Ну, что узнала? Давай рассказывай, − без предисловий я взялся расспрашивать супругу.

− Знаешь, Стас, на палубе я познакомилась с милой женщиной. Она из Иркутска и приехала посетить места, в которых случились необыкновенные и даже страшные события для ее семьи. То, что она рассказала для меня просто неизведанная «планета». Я ее попросила на ужине присесть с нами и рассказать более подробно. Тебе интересно?

− Да, наверное, − замямлил я, представив рассказ о семейных тайнах, украденном счастье и переживаниях от страдающей от недостатка внимания дамы преклонных лет.

Перед ужином мы вышли на палубу, изрядно приодевшись в теплое. Теплоход уверенно скользил по реке, ветер унялся, и можно было любоваться видами береговых линий, причудливыми скалами, теряющимися в дымке тумана.

За ужином, когда мы уселись за свой столик, Марина отошла и скоро вернулась с женщиной лет пятидесяти. Дама была невысокой, стройной для своих лет, европейской внешности, с некоторым налетом черт азиатки. Этот налет был столь тонок, органичен, словно талантливый художник, изобразив красавицу, решил добавить шарма и слегка поправил разрез глаз, форму головы, добавив к лицу европейской дамы чуток скуластости. А, вероятно, еще раз внимательно оглядев созданный образ, наложил тень на кожу лица, показывая, что и здесь присутствуют следы ветров и палящего солнца далеких степей Азии.

− Сельма, − представила жена свою новую приятельницу, а дама мило улыбнулась.

− Очень приятно, Сельма. Какое у вас необычное имя для русской из Сибири, − искренне подивился я, отметив, что отмеченная азиатчина не очень сочетается с именем, скорее скандинавским, нордическим.

− О, моя личная история, история моей семьи настолько сложна, что можно говорить о том, что я конечно сибирячка, но кровей во мне намешано волею судьбы множество. Русской крови, кстати, во мне только четверть, если считать по маме и папе. А имя мое мне дал папа в память о своих близких, погибших именно на этой реке в далекие годы войны.

− Как же так? Войны?

− Да. Я работаю в университете на историческом факультете. Занялась исследованиями гражданской войны в Сибири и для меня открылись малоизвестные факты. Многое мне стало более понятно и о истории моей семьи. Я приехала поклониться тем, кто остался здесь навсегда, увидеть здешние суровые места, могилки и помянуть людей, жизнью которых распорядились легко и бездушно, словно просыпали на землю крупу и, махнув рукой, не стали ее собирать – упало, и ладно, – пропало. Мое появление на свет белый так же случай, который из-за жестоких событий той поры мог и не случиться и даже невероятно, что это произошло.

Вечерами, прогуливаясь с Сельмой, мы слушали ее полный волнения и горечи рассказ. Каждый раз, когда теплоход останавливался на пути у селений на берегу реки, мы могли видеть с воды часовни, полузаброшенные кладбища и мемориалы в память о той «просыпанной властью крупе», − людях, жизнью которых распорядились жестоко, преднамеренно обрекая на гибель.

История эта развернулась перед нами полотном вселенского размаха на просторах огромной замороженной северной территории: все в этих бескрайних пространствах величественно, − и течение рек на тысячи километров, через бескрайнюю тайгу, болота и вечную мерзлоту, и подпирающий мерзлую землю с севера океан, укрытый льдами; безмерно велики и беды, которые могут создать люди, верша по своему разумению, исторические процессы, и конечно война, отразившаяся на судьбах всех нас, − так или иначе.

Обоз среди снегов. 1922 год

Вдоль поймы реки Лена строкой-гусеницей двигался обоз-эшелон, включавший более ста саней. Катились санки друг за дружкой по узкой натоптанной дороге среди бескрайнего снежного поля с редкими перелесками.

Снег в эту мартовскую пору еще сиял по-зимнему, выдавая с утра свечение всех мыслимых и невероятных отблесков утреннего солнца, но воздух днем уже был полон грядущего тепла, которое, пробовало править-царить в воздухе. Промороженный за ночь воздух над снежным полем искрился цветами радуги, словно отражающие свет просыпанные на снегу бриллианты, рябило в глазах, и чудились вокруг пушистые солнечные зайцы.

Как бы подкрепляя иллюзию о зайцах на пригорке среди кустов и правда, появился ушастый, совершенно белоснежный обитатель здешних перелесков. Зверек внимательно оглядел идущий в низинке обоз, постриг ушами и отметив, чутко просканировав запахи, что лучше схорониться, сиганул в сторону, путая следы.

Лошади, трудясь в упряжи, фыркали, очищая ноздри от инея и льда, трясли головами, украшенные проседью заиндевелых грив. В десятках саней, укрывшись овчиной, в косматых шапках сидели, нахохлившись, словно птицы в непогоду, вооруженные люди. В санях грудились ящики, стояли укрытые рогожкой пулеметы, чьи замороженные рыльца выглядывали из-под тряпицы и предупреждали о несносно-смертельном своем характере. Позади обоза тащились и пушки, установленные также на сани. Шел обоз неспешно, голоса седоков слышались изредка, оно и понятно: о чем говорить, коли в пути уже второй месяц – переговорили о многом, и не раз.

Порой раздавалось деланно басовито:

− Гой, пошла, пошла! − в адрес заскучавшей лошадки и было понятно, что это сам возница задремал в пыльном тепле тулупа, поводья провисли, – вот лошадка и встала.