– О том, что я играю на фортепиано, действительно нетрудно догадаться, глядя на мою руку, – она вытянула её вперёд, – кстати, не только у пианистов длинные пальцы, и у скрипачей тоже.

– Нет, – возразил Владимир, в свою очередь с восхищением взирая на Любу, – у скрипачей другие пальцы. Я знаю, я их наблюдал, они у них крючковатые.

– Да? Надо же, не обращала внимания. Ну, а всё остальное? Это же почти правда! Как вам удаётся? Или вы подосланный шпион?! – Люба нахмурилась с подозрением.

– У вас на самом деле всё на лице написано, – рассмеялся Владимир, – плюс метод господина Холмса, конечно.

– Классический метод дедукции, – улыбнулась Люба. – А ген далёкого предка? Его вы откуда взяли?

– Считайте, моя фантазия. Если вы не напоминаете ни маму, ни папу, то кого-то должны напоминать? Значит, далёкого-предалёкого «пра», который передал вам по генетическому наследству свою очаровательную привлекательность. Наверняка, это была сногсшибательная женщина!


Ой, как Любе польстило рассуждение Владимира! Она кокетливо заявила:

– Но вы ошибаетесь. Я до невозможности похожа на мать, можно сказать, копия высокого качества.

– Допускаю лишь внешнее сходство. Внутреннее – нет. Ваш духовный мир шире, глубже, одним словом, богаче. Вы, ясное дело, не имеете того практического жизненного опыта, который есть у вашей матушки, но вы чисты. И не пытайтесь предавать себя, у вас ничего не выйдет.


Люба никогда не встречала такого необыкновенного человека – парня, мужчину. Владимир был молод, но какой-то мудрый, уверенный, что человеку напротив чудилось, будто он знает о жизни всё, чудилось, что и поступает этот человек в соответствии с убеждениями. От него веяло мужеской самостоятельностью и ответственностью. Люба втянулась в разговор с ним без трудностей и продолжала:

– Вы не можете так говорить о моей матери, вы её не знаете. А вдруг она самый лучший человек на земле.

Владимир опустил голову.

– Наверное, не имею права, да. Но привык высказываться до конца. Самое лучшее в вашей матушке то, что она подарила жизнь такому чудному существу, как вы, Люба, – заявку эту он сделал с неподдельной милой нежностью в голосе. – Если б всё выглядело так, как говорите вы, то вы не были б одиноки. Вы такая молодая и настолько одинокая! И вы уставшая, как будто прожили уже лет семьдесят, а не двадцать. Вам снова надо расцвести!

Люба поёжилась, молча признавая его прозорливую правоту. Ветер усиливался, и становилось достаточно свежо.

– Давай двинем вон туда, влево, – незаметно перейдя на «ты», предложил Владимир.


Они встали в левой части парохода, если ориентироваться по направлению к носу, в уголке ограждений, где ветер вроде дул тише.

– Ты едешь в Сочи? – грустно-разочарованно спросил Владимир.

– Да, – Люба, ответив, на миг успела поймать окруживший парня, но тут же исчезнувший, холодок.

Владимиру понравилась девушка, но он пытался не выдавать появившееся в нём чувство, по значимости превосходящее рядовую симпатию.

– Я еду на нашу помолвку, что ли, – безо всяких эмоций, хладнокровно объяснила Люба.

– Ты из Москвы?

– Да, из столицы, – усмехнулась она.


Владимир быстро повернулся к Любе.

– На помолвку? Значит, ещё не помолвлена? – слишком обрадованно спросил он.

– Ну?

– Не делай этого! Ведь ты же не хочешь! Ты же не любишь того горкомовского парня?!

Люба приподняла брови в недоумении и сказала в строгом тоне:

– Послушайте, товарищ, мы с вами случайные попутчики, а вы ведёте себя, по крайней мере, нетактично. Какое вам дело?! Этот дело Вас вовсе не касается!

– Хорошо, извини, я не прав, – Владимир поморщился от возникшей противоестественности ситуации: чего он суёт нос, куда не следует?