Люба попыталась сделать строгий вид, что совсем ей не шло.

– Да, мой отец – работник министерства, а жених – член Сочинского горкома, – тожественно заявила она, но торжественность получилась неправдоподобной.

Археолог присвистнул. Однако тона не изменил, а уж тем более не отказался от цели ближе познакомиться с оригинальной девушкой.


– А вы, Люба, сами-то кто?

Люба в одно мгновение сникла, тоскливая-тоскливая тень легла на её опустившиеся ресницы. Владимир отметил эту перемену и вновь широко улыбнулся.

– Хотите, я вам сам скажу?

Люба оживилась.

– Попробуйте. Вы что, можете читать по лицам?

– Почти. Вообще-то, я читаю большей частью по осколкам древней посуды, по рисункам на древних камнях, по древним скелетам… Тем не менее, представим, что ваше лицо – рисунок, а ручки – черепки разбитых старинных амфор.


Владимир взял пальцы девушки и повертел их, как отдельные от Любы предметы. Затем пристально и с неподдельной, этакой профессиональной увлечённостью, начал вглядываться в тёмные Любины глаза, перевёл взгляд на плоский правильный лоб, тонкие брови, на пухлые губки, на подбородок, потрогал шёлк её волнистых волос, как эксперт-эмпирик, – то ли всерьёз, то ли в шутку, не поймёшь. Она чуть оторопела от того, с какой дружеской вольностью, однако отнюдь не пошлостью, он исследовал её внешность. Ей стало даже немножко смешно.


– Всё ясно, – заключил он. – Вы пианистка, но, скорее всего, ещё учитесь в училище, либо в институте, так как вам не более двадцати лет. Я склоняюсь к институту. Сейчас вы путешествуете не одна, на борту ваши родители, может быть, один из них, с которыми у вас непростые отношения, хотя это мягко сказано. В вас сидит ген вашего далёкого предка, он-то, этот ген, и повлиял на структуру вашей удивительно чистой, нежной, доброй души, одна из характеристик которой – умение принести себя в жертву, умение сочувствовать другому человеку, отчего вы часто страдаете. Как раз данная благородная черта и довела вас до крайнего, сумасбродного помысла. Вы не похожи на своих родителей, как я уже сказал, вы похожи на предка, которого и в помине не знаете. Скоро входите замуж. Н-да… Однако замужество – исключительно по какой-то там надобности, но не по доброй воле. Опять же, этот никчёмный, подчёркиваю, никчёмный поступок будет вами совершён ради кого-то, не для себя, и страдания ваши продолжатся. Вы, Люба, красивая и умная девушка, но ваш самый крупный недочёт, к величайшему сожалению, – не умеете себя ценить. Вы мало себя цените, уступая не тем обстоятельствам и не тем людям, которым бы следовало. А цену себе знать надо – вы дорого стОите!


Люба изумлённо-восхищённо, ничуть не обижаясь на критические выплески его речи, уставилась на необыкновенного, неясно, с какого неба свалившегося на её голову археолога.

– Послушайте, мы едва знакомы, лишь какие-то несколько минут, только и успели, что представиться друг другу по имени, а мне кажется, что я знаю вас целую вечность, с самого появления на свет, – призналась она без стеснения, запросто.

– Допустим, я то же самое хотел вам сказать. Видите ли, всё в мире относительно. А уж время подавно! Иногда вечность сужается до минуты, а иная минута может длиться бесконечно. Суждение это не ново. Ведь вы верите, что мы встретились не случайно? – он хмыкнул. – Какие банальности я говорю! Ну, да, не случайно, – настойчиво повторил Владимир. – Просто сейчас, вот именно сейчас, вам нужен был я, а вы, вероятно, – мне. Хотя бы на это короткое время. Зачем? Пока не знаю, но поживём – увидим.


Порывы ветра доносили бодрящий запах морской воды. Люба повернулась всем корпусом к остающейся позади бухте, глубоко, с жадностью, вдохнула свежесть моря, подставляя лицо ветру. Она закрыла глаза, и ей стало мирно, легко. После она открыла глаза и снова увидела огни проплывающего мимо берега, но огни уже не походили на размытое пятно, а дрожали вдалеке и сбоку, переливаясь причудливыми золотыми бликами. Люба повеселела.