Родион крупно вздрогнул, заметив эту квадратную тварь. Он проследил за лучом туда, где обрывался дом и начинался ничем не заполненный промежуток. Сначала опер не разглядел движения, а потом лоскут света у самой стены выхватил силуэт, худой и невероятно высокий, почти ходульный.

– Музей Тюссо после пожара, – Чагин нянчил пистолет, как грудное дитя, не зная куда деть руки.

Существо пересекло площадку перед домом, выталкиваясь-подволакиваясь на первый взгляд неуверенно. Ночь опекала эту колченогую жуть, лишь иногда проявляя неожиданную деталь, и тогда в коленях становилось хилко. Высокий присоединился к квадратному побратиму.

Стараясь не замечать колющей боли в груди, Чагин пробежал вдоль выщербленного фасада с лепниной, увидел, как две гротескные тени переползли улицу и двинулись в сторону котлована.

– Беги, дурак несчастный, – молил себя Родион, – сдавай билет и вали прочь.

Он всем выдохом орал на свои ноги, а они знай себе строчили вдоль дырявого шлакоблока, выискивая щель, куда можно забросить хозяина целиком.

В заборе появилась внушительных размеров дыра. Тут они и влезли. Прислушавшись, Родион уловил шаги, уже тающие, и нырнул в проем.

Мозаичное здание, возведенное где на один, а где доползшее и до трех этажей, грузнело впереди. Под ногами вопило битое стекло, рыжели окурки сигарет, цвели грибком водочные «бескозырки». Их, сглатывая слюну в предвкушении, за годы перестройки посрывали с горлышка тонн пять, после чего «бескозырки» ложились в землю, занимая место среди черепков древних цивилизаций и костей динозавров.

Снова проступили силуэты тварей, они казались неподвижными. Почуяли?! Если так, пиши пропало. Лейтенант прислонился к высохшему дереву, капля пота начала паломничество по его виску, испаряясь в осень. Здесь, в одиночестве, было предельно ясно, что любой неосторожный шаг может стать последним. Родион долго стоял, не шевелясь, и ждал, когда беспорядочные удары сердца вновь обретут привычный ритм. «Решайся», – подумал, и выглянул. Фигуры исчезли.