Гадес издал низкий, рокочущий смешок над попыткой Леды пошутить, в уголках его фиалковых глаз появились легкие морщинки. Он оценил ее усилия, даже если шутка показалась немного… неуместной. Возможно, усталость и голод притупили ее обычное остроумие.

Он, не совсем обескураженный этим комментарием, наклонился немного ближе к Леде. Его взгляд смягчился, когда он протянул руку с салфеткой и осторожно промокнул уголок ее рта, вытирая капельку соуса. Его прикосновение задержалось на мгновение дольше, чем было строго необходимо, и его голос понизился до более мягкого, интимного тона.

– Леда, – прошептал он. – Я не рассматриваю тебя как объект благотворительности. Я вижу в тебе трудолюбивого человека, пережившего трудные времена. Есть разница, и важно, чтобы ты это понимала. Я делаю это не из жалости или обязательств. Я делаю это потому, что… ну, потому что хочу.

Взгляд Гадеса скользнул вниз, к губам Леды, задержавшись там на мгновение, прежде чем он взял себя в руки и снова посмотрел ей в глаза. Он почувствовал незнакомое волнение в груди, тепло, которое не имело ничего общего с душным воздухом вокруг, пропитанным запахом цветов всех мастей и легким ароматом жаренного мяса.

– Но не будем о грустном, – заявил Гадес, выпрямляясь на своем стуле. Он снова полез в пакет и вытащил маленькую коробочку без опознавательных знаков. Леда напряглась. – Вот, десерт тоже за мой счет. Лукумадес – они похожи на маленькие жареные пончики, обычно пропитанные медом и посыпанные сахарной пудрой. Идеальное завершение нашего импровизированного застолья.

Гадес приглашающе протянул коробочку ей, его глаза с вызовом сверкнули.

– Что скажешь, Леда? Готова к сладкому завершению ужина?

– Немного нечестно получается, если учитывать, что ела только я, – справедливо возразила она, но ее рука все равно потянулась к коробочке: потому что голод не тетка, а пончики, пропитанные медом (Леда была в этом уверена) могли насытить ее на сутки вперед.

– О-о-очень приторно, – она сунула один пончик из теста в рот, прежде слизнув с него сахарную пудру. Внутри оказался сладкий засахаренный мед, пахнуло прополисом и свежим лугом.

Леда неловко дожевала пончик и подняла взгляд на Гадеса, чувствуя себя неловко:

– Знаете, Лорд Гадес, довольно неловко набивать щеки в одиночестве, как хомяк, пока на тебя смотрит твой начальник.

Она сглотнула и причмокнула губами, слизнув сахарную пудру с уголка губ.

Гадес не смог удержаться от теплого, искреннего смеха в ответ на комментарий Леды, звук эхом разнесся по маленькой комнате. Он откинулся на спинку стула, его высокая фигура доминировала в простом интерьере подсобки, подчеркнутая крохотным креслом и казавшимися мизерными бутонами цветов повсюду. Он провел рукой по губам, пытаясь скрыть довольную улыбку.

– Что ж, я совсем не возражаю, – пророкотал он. – На самом деле, я нахожу это довольно… очаровательным. Нечасто мне удается разделить трапезу с кем-то, кто ценит хорошую еду так же сильно, как я.

Он потянулся через стол и достал из коробочки один из сладких лукумаде, протягивая его Леде.

– Вот, возьми еще. Я настаиваю. И не беспокойся о излишней скромности – мы все здесь взрослые люди.

Взгляд Гадеса снова скользнул к губам Леды, сахарная пудра покрыла мягкие изгибы и очерченную купидонову ямку. Он почувствовал внезапное, непреодолимое желание наклониться ближе, смахнуть сладкую пыль большим пальцем. Но сдержался, не желая переступать никаких границ.

Гадесу пришлось признаться самому себе, что он наслаждался этим неожиданным моментом общения со своей сотрудницей. Леда оказалась восхитительным сюрпризом – резкой, остроумной и со скрытой уязвимостью, которая затронула что-то глубоко в нем. Он поймал себя на том, что хотел узнать больше о женщине, скрывающейся за колючей внешностью, о той, кто боролся с жизнью с такой яростной решимостью даже перед лицом невзгод.