У Иисуса, как мы уже знаем, не было намерений разорять «храм сей рукотворённый». О разрушении можно говорить лишь в переносном, иносказательном смысле. Выступая против монополии Храма как единственного места, где обитает Бог, Иисус как бы замещал рукотворенный храм воздвижением другого – нерукотворенного или нерукотворного.

Что же это за храм?

Апостол Павел, принимавший участие в суде над Стефаном (об этом – далее), в своем Первом послании к коринфянам разъяснил этот вопрос: «Разве вы не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?» (I Кор. 3, 16). Но, прежде чем, Павел сказал – «Вы храм Божий» – таким живым храмом стал Иисус Христос. Когда Он произнес на проповеди, что в три дня воздвигнет новый храм, Он, вероятно, говорил о храме тела Своего» (Ин. 2:19—21).

Судя по всему, Стефан в своих проповедях не раз приводил слова о Храме, приписываемые Иисусу и понимаемые им как суд над Храмом55. А обвинение Стефана в богохульстве могли, в частности, усмотреть в его словах о пророчестве Иисуса, связанном с будущим разрушением Храма (Мк. 13:2, Мф. 24:2).

Вместе с тем, надо иметь в виду, что слово «рукотворенный», по мнению ряда исследователей, употреблялось тогда по отношению к языческим идолам. Применение этого слова к Храму – могло быть расценено как его хуление. В этом случае обвинители Стефана напрямую могли квалифицировать эти его слова как хулу на Храм, а «хула на Храм» тогда приравнивалась к «хуле на Бога», то есть к богохульству.

Следующий мотив, звучавший в выступлениях Стефана и вызвавший гнев иудейских иерархов, заключался в проповеди им распятого Мессии.

В Первом послании к коринфянам апостол Павел писал: «…мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн» (I Кор. 1:23).

Введение народа в соблазн тоже квалифицировалось в те годы как богохульство и идолопоклонство. В правовых нормах устной Торы, позже закрепленных в Мишне и Талмуде, это преступление стали обозначать термином «меситизм». Талмуд, в частности, прямо связывал приговор, вынесенный Иисусу, с этим понятием (Санхедрин, 43а).

Еще Э. Ренан подробно описал судебную процедуру «против „соблазнителя“ (месита), который покушается на чистоту религии».

О том, что Иисус обвинялся иудейскими иерархами в совершении преступления, именуемого введением в соблазн или развращением народа, евангелисты свидетельствуют косвенным образом (Мф. 27:63; Лк. 23:14; Ин.7:12,47). Однако практически никто из богословов и историков не занимался исследованием юридической составляющей «введения в соблазн», мало кто пробовал связать прозвучавшие в суде над Иисусом обвинения с правовыми нормами древнейших кодексов56. Тем более, никто не исследовал этот вопрос применительно к делу Стефана.

Как раз в том, о чем мы уже сказали – в критике Стефаном Храма и храмового культа. Иудейская сосредоточенность на Храме, как единственном месте, предназначенном для общения с Богом, для покаяния и отпущения грехов, не сочеталась с вселенским характером Иисусовой доктрины. Кроме того, по иудейским представлениям того времени, никак не сочетались слова «Мессия» и «распятый». Такое словосочетание понималось как преступное оскорбление образа Мессии, царя и победителя.

Согласно Деяниям, речь Стефана в суде последовала после вопроса первосвященника: так ли это? Что означало – подтверждает ли он показания свидетелей о произнесении им хулы на Бога, Моисея, Храм и закон? Или другими словами – признает ли Стефан вину в богохульстве?

Одни называют речь Стефана защитительной, другие – обвинительной. Правы и те, и другие.