– Кому как, – пожала плечами Папка. – А мы теперь обречены жить в вечном настоящем, как ученые? Забронзовеем в золотом веке, где всегда правит князь Владимир Великий, Красно Солнышко? Или все же начнем говорить о Туватине и ему подобных в прошедшем времени? Его преступления – завершенная история. Он же больше не выйдет. Сидит пожизненно.

– Кто ему мешает мечтать о том же, о чем и раньше? – откликнулся Назаров. – На мечты у него теперь времени полно.

– Верно, – Крячко сделал знак близнецам садиться. – Пойманный серийный убийца застревает на стадии ауры, поскольку выход в реальный мир из нее является завершением ритуала. Кто может привести пример, когда заключенным в тюрьму серийникам это удавалось?

– Знаменитый побег Теда Банди из тюрьмы в Юте, конечно, – Папка вывела на экран фото харизматичного маньяка, – который привел к четырем изнасилованиям и двум убийствам в университетском общежитии во Флориде.

– Неплохо, – сдержанно похвалил девушку Крячко.

Та, проходя к своему месту, показала язык Озеркину. Тот расплылся в снисходительной улыбке. Папка с готовностью зашипела на него:

– Идиот!

В этот момент на пороге конференц-зала появился Штолин.

– Спасибо, что представили, Елизавета Дмитриевна! – спокойно заметил старик.

– Получила? – прошептал Озеркин.

Не обращая на него внимания, Степан Матвеевич обратился к полковнику:

– Станислав Васильевич! У нас культурная программа горит. Выдвигаемся на интереснейшее мероприятие через полчаса. Могу подать в конце занятия цитрусовый взвар с булочками и домашним вишневым вареньем.

Ученики недоуменно обернулись. На лицах молодых людей читалось, что не ради домашнего варенья они поставили на паузу ошеломительный бег многообещающих карьер.

Крячко разделял их недоумение:

– У нас по плану как раз фаза троллинга.

– Я даже знаю, кто на ней пострадает, – прошептал Озеркин Лиле Береговой.

– Не бери на понт, мусор, – огрызнулась ее сестра.

– Ловческая фаза, – блеснул знаниями Штолин, – безусловно важна и…

– И позволяет сотрудникам правоохранительных органов распознать убийцу. Ведь на этой стадии он перестает действовать как обычные люди…

– У которых принято придерживаться графика запланированных организаторами мероприятий…

Молодым коллегам показалось, что между мужчинами, подобно очагу боли в израненном теле, назревает большой конфликт.

– График, – с нажимом проговорил Крячко, – не поможет этим отрокам разобраться во вселенной серийного убийцы.

– А я читал, что современные серийники весьма образованны. Тот же Остряк, например. Кажется, он был ученым-гуманитарием, нет?

– И, чтобы быть им равными, мы едем в театр «Теремок»? – поднял бровь Крячко.

– Напрасно иронизируете, коллега! В нашем кукольном театре много прекрасных спектаклей для взрослых, в том числе о Холокосте. Но туда мы вас, конечно, в импровизированном отпуске не зовем. После лекции полковника Крячко преподаватели и группа едут в энгельсскую картинную галерею. Там у нас Роберт Фальк, Илья Машков, Аристарх Лентулов, Петр Кончаловский, Александр Куприн. Выставку специально ради нас пока не закрыли.

– Искусство вечно, а потому подождет, – не отступался от решения Крячко. – Я планировал провести этот день иначе. И не готов отказаться от плана занятия ради культурно-просветительской работы.

– Станислав Васильевич! – Голос старика стал жестким.

Крячко подумал, что Гуров на его месте бы внутренне торжествовал. Перед ним был Штолин, который сыскал славу жесткого, резкого на расправу следователя:

– Я, конечно, понимаю, что у вас в Москве принято иначе. Но здесь, в провинции, люди чтят традиции гостеприимства и радуют не только угощением, но пищей духовной. Мы ходим в театры, посещаем музеи, гуляем по набережной. Это уважение. Вы готовы отвергнуть его, не проведя ни одной лекции.