– Тебе на поисках Соновой не надо быть?

– Нет. Там наши не могут от волонтеров отбиться. Из фанаток пропавшей без вести такая толпа собралась.

– Какими судьбами, юноша? – послышался за спиной полковника голос Штолина. Тот нес на подносе бокалы с цитрусовым взваром и домашней пастилой. – Брадвин сжалился и разрешил вам не участвовать в поисках века?

– На эти дни я приставлен, – Юдин шутливо перекрестился, – ко Льву Ивановичу.

– Похвально! Хотя мы тоже располагаем транспортом. Который, конечно же, к услугам дорогих гостей, – Степан Матвеевич протянул Гурову бокал.

Тот покачал головой. Старик пожал плечами и вернулся к разговору с Юдиным:

– А что говорит Колосов?

– Да все то же, что в интервью.

– Оно понятно. Я про батюшку. Патриарха клана, чьи деньги предопределили этот брак.

– По-вашему, Флора Сонова вышла замуж по расчету, и свекр знал об этом? – насторожился Гуров.

– Как знать? – Степан Матвеевич подал бокал Гурова уставшему Юдину. – Просто мне кажется, в доме Колосовых нельзя существовать вне прочерченной Никитой Гавриловичем системы координат. «Мой дом – мои правила». Как в недавнем фильме «Достать ножи», помните?

– Я предпочитаю огнестрельное оружие.

– Интересно, как на такие шутки смотрит ваша жена. Она ведь известная актриса и наверняка была на российской премьере фильма? Почему же вы так далеки от важнейшего, по словам Ленина, искусства?

– Потому что интересуюсь чужими жизнями только по долгу службы. И не имею привычки лезть в чужие дела.

– Жизни, которыми мы, Лев Иванович, интересуемся по долгу службы, – примирительно заговорил Степан Матвеевич, – к сожалению, неминуемо превращаются в дела. И хорошо бы обратить на них внимание без «когда убьют – тогда и приходите». Извините, если задел. Простите старика. Илья! – Штолин кивнул Юдину. – Был рад видеть! Лев Иванович, откланиваюсь.

Когда он скрылся в дверях гостиницы, Гуров попросил Юдина:

– Позвони-ка еще в архив. Пусть поищут. Может, среди дел Штолина и на семейство Колосовых что найдется?

– Легко, Лев Иванович. Нет проблем.

В конференц-зале близнецы Береговы, стоя перед экраном для проектора, отчитывались о выполнении задания, которое дал Крячко. Лазерные указки кликеров скользили по скриншотам с бережно собранными детоубийцей и насильником фразами из тюремного дискурса, кадрами порнороликов, постерами «Ходячих мертвецов». Иногда у Крячко возникало ощущение, что сестры намеренно направляют красные точки презентеров, похожие на прицелы винтовок, на аватар Михаила Туватина, делая легкой мишенью его худое, с диким взглядом лицо.

– Очевидны такие черты субъекта, – металлическим голосом говорила Леля, пока сестра выводила на экран картинки с нападающими зомби, сценами изнасилований из порно, искаженными мукой и выражением беспомощного страдания женскими лицами, – как мизогиния, склонность к сексуальному садизму, зацикленность на теме смерти, влечение к ней.

– Фрейд определял последнее как танатос, – подхватила Лиля, и ни один мускул не дрогнул на ее красивом лице. – В данном случае речь идет лишь об одной из его разновидностей, а именно деструдо.

– Деструктивный инстинкт агрессии, ориентированный на убийство других, – пояснил Банин и спешно добавил «извините», нарвавшись на снабженный двойной дозой гнева и возмущения взгляд сестер.

– Что это говорит о переживании Туватиным фазы ауры? – спросил Крячко.

– Он мечтает об убийстве и пытках женщин, – пожала плечами Леля.

– И, очевидно, стремится к наслаждению созерцанием разложения женских тел, – дополнила Лиля.

– Нереализованная в ходе преступлений сексуальная девиация? – поднял брови Озеркин. – Он латентный некрофил? Какая прелесть!