Молодые кадры обратились в слух. Крячко знал, что не свернет под давлением. Как и Гуров, сворачивать с намеченного пути в такие моменты он просто не умел.

– Не привлекает живопись художников творческого объединения «Бубновый валет», можно посмотреть работы художников-новаторов второго десятилетия XX века. Имена Давида Загоскина, Валентина Юстицкого ничего не говорят вам, нет? Это основоположники саратовского авангарда. Но если вы предпочитаете творения столичных знаменитостей, то работы Александры Экстер, Бориса Эндера в нашем захолустье тоже есть.

Очевидно, Штолин старался перевести их конфликт из разряда личного в социальный, столкнув лбами провинциальную элиту и неблагодарных москвичей. Приходилось признать, что, судя по настороженно-любопытным взглядам студентов, ему это удалось.

– Я поклонник работ представителей объединения «Мир искусства», – деловито ответил Крячко. – Но их выставка, кажется, была в саратовском музее. И уже закрыта. Так что авангард так авангард.

Он мысленно в очередной раз поблагодарил жену за активную просветительскую работу, которую она вела во время семейных ужинов, ведя с ним разговоры о светских событиях, происходящих на просторах необъятной Родины. Сенсации театральной Москвы, сплетни отечественной киноиндустрии, выставки – согласно данному жене еще до свадьбы обещанию, дома Крячко был готов обсуждать все, кроме работы. О его настоящих делах они с женой говорили, только когда он чувствовал, что утонул в той или иной истории. Что столкнулся с очередным сложным делом. И отныне все, что лежит в неприметной для всех папке из архива: документы, отпечатки подошв, шин, пальцев, прижизненные и посмертные фото жертв, – будет жить в его иногда, кажется, готовой разорваться голове.

Озадаченные студенты уставились на преподавателя в ожидании указаний.

– Что ж, – попытался казаться невозмутимым Крячко, – перейдем от наших слайдов к живописи.

Студенты потянулись к выходу. Задержался только Банин, подошедший к полковнику со словами:

– Спасибо за лекцию.

Крячко выходил из конференц-зала в задумчивости. Что-то здесь не так. Как и их с Гуровым приезд, Штолину зачем-то нужна эта поездка. Согласие на нее было наиболее логичной возможностью разузнать его планы.

Когда он вышел из гостиницы, слушатели его лекций уже садились в автобус. Сестры Береговы не спешили в салон, наблюдая за волонтерами «ЛизыАлерт», которые прочесывали лежащий через протоку остров.

– А где-то сейчас, может быть, уже нашли труп Флоры Соновой, – мечтательно протянула Лиля.

– И кто-то его вскрывает, – меланхолично откликнулась ее сестра.

– А на что нам приходится тратить свою молодую цветущую жизнь?

– Да уж.

– Да!

В отличие от них, экзотически красивая оперуполномоченная московского сыска Армине Ароян с воодушевлением входила в Государственную Третьяковскую галерею. Здесь прошло ее детство. Художественная школа, где она училась, находилась неподалеку, и их часто приводили на выставки в ажурное здание по адресу Лаврушинский переулок, дом 10.

В гардеробе ее уже ждала старая знакомая. Высокая, прямая, с крупными чертами лица и длинным черным каре Мария Львовна Гурвич была когда-то ее педагогом по художественной лепке и работала экскурсоводом в галерее.

– Не жаль мне лет, растраченных напрасно, не жаль души сиреневую цветь! Ты только заходи ко мне почаще, покуда не пришлось мне умереть, – продекламировала она и распростерла руки для объятий, отчего ее широкая шаль с «Кувшинками» Клода Моне раскрылась, как роскошный павлиний хвост.

– Первые две строки, – Армине по-детски прижалась к ней, – точно Есенин. Остальное я не узнала.