– Потому что это, – понизила голос Гурвич, – моя постыдная самодеятельность. Так что не запоминай ты эту пошлость. А пойдем-ка лучше со мной. Отведу тебя к дамам, – она загадочно улыбнулась, – которых ты так хотела видеть.

Через несколько минут они остановились у картины, которую знает каждый школьник.

– Итак, портрет юной графини Марии Ивановны Лопухиной, заказанный в тысяча семьсот девяносто седьмом году мужем. Сентиментализм. Холодные тона. Пейзажные зарисовки. Хрестоматийный образ женщины-загадки. Урожденная Толстая была обаятельна, умна и богата, блистала в свете. Говорили, что отец-масон заточил ее душу в этот портрет.

– Как в случае с Дорианом Греем?

– Верно, детка. Шептались, будто ранняя смерть дочери от скоротечной чахотки – кара отца за рьяное увлечение оккультизмом. Будто бы он слишком дерзко заигрывал с темными силами, и они ему ответили.

– А что за легенда о смертоносности картины? Звучит как фильм «Звонок» восемнадцатого века, – рассмеялась Армине.

Мария Львовна улыбнулась в ответ:

– Скорее русский «Плачущий мальчик». На самом деле никто не знает, откуда взялась легенда, что юные девушки, посмотрев на картину, умирали от той же болезни, что и Лопухина. Но есть версия, что дело в материале, из которого тогда было модно шить платья.

– Муслин? – Армине указала на наряд юной графини.

– Ты еще помнишь услышанную когда-то здесь лекцию? После всех этих лет?

– Всегда.

– В конце восемнадцатого века муслиновые платья действительно называли чахоточными. Они смотрелись воздушными и подчеркивали фигуру, но совершенно не грели обладательницу, что, конечно, опасно для здоровья во влажном климате Балтики в бальный сезон. В результате зимой юные аристократки часто болели воспалением легких и туберкулезом… Вот и весь смысл.

– Значит, никаких кармических наказаний и мистики?

– Да. Хотя, если говорить о воздаянии за грехи, то давай лучше посмотрим второй портрет.

Мария Львовна подвела Армине к изображению Александры Петровны Струйской.

– Что скажешь?

– Рококо. Глубокий нейтральный фон. Золотистый сфумато.

– Верно. Портрет тоже заказан мужем. Отставной прапорщик Струйский обожал свою вторую жену, посвящал ей поэмы, величал Сапфирой. В целом же Николай Еремеевич был глубоко порочен, экзальтирован, склонен к садизму, жесток. Мог приговорить крестьян к пыткам за придуманное преступление. Хозяин произносил обвинительную речь, выносил приговор и придумывал для провинившихся казнь. Устраивал для гостей представления крепостного женского балета и охоту на крепостных.

– А что жена?

– Сначала, когда Рокотов писал портрет, была чистым созданием. Но после смерти мужа стала править не многим менее жестко. Организовала мастерские по производству изысканных тканей, где трудились маленькие девочки. Присутствовала при пытках, наказала крестьян и даже животных за убийство ее сына, изнасиловавшего ребенка.

– Какой ужас! Вот и верь после этого поэтам… – Армине начала читать по памяти: – Ее глаза – как два тумана, полуулыбка, полуплач, ее глаза – как два обмана, покрытых мглою неудач…

– Заболоцкий описал женщину, которую видел на портрете. А она действительно будто фея…

Позже они сидели в зале любимого художника Армине – Михаила Врубеля. Рабочий день был давно окончен, и Армине казалось, что она попала в дивную сказку. Исполинские картины окружали ее в царстве абсолютного безмолвия.

– А что вы скажете об этом? – Она решилась показать Марии Львовне сфотографированный Гуровым в Энгельсе портрет.

– Ну, это интересная манера письма. Хотя я не знаю, конечно, кому она принадлежит. Тут тебе больше скажут наши реставраторы: для них мазки красок как почерк. А лучше спросить реставраторов в том городе, где нашлась картина. Та-ак, что тут еще есть? – Она задумалась. – Внешне незнакомка напоминает Лопухину, но по настроению больше Струйскую. Золотая полутень как у Рокотова опять же. Героиня изображена фронтально, голова чуть повернута влево. И наряд похожий. Струйская одета в серебристое платье с желтой накидкой. Здесь похожее платье из популярного в девяностых люрекса. Может быть, из-за золотого плаща не видно, что оно украшено пайетками или стразами по моде тех лет. Даже мягкие ритмические повторы складок одежды те же.