– Его можно остановить в этот период? – подал голос Банин. – Лечить, может быть?

– Ну да, – пожала плечами Папка. – А он потом, как пациент Бухановского, соседского мальчика убьет.

– Этот пациент, – Банин сохранял спокойствие, – прекратил принимать назначенные ему медикаменты. Саботировал лечение.

– Совершенно верно, – подтвердил Крячко, отчего Папка закатила глаза. – Никто не может предусмотреть все варианты. Особенно в нашем случае, потому что серийные убийцы ни с кем свое состояние не обсуждают. Их эмоции для них не вербализуемы. Естественным развитием представляется только потакание своим желаниям. Субъект может пытаться притупить их вредными привычками, однако это не позволит ему вернуться мыслями в реальный мир. Возвращение в него происходит посредством троллинга. Но об этой фазе мы поговорим позднее. А сейчас, – он посмотрел на Папку, – сбросьте, пожалуйста, добытые вами скриншоты в общую группу. Я даю всем пять минут, чтобы найти в постах (комментарии пока не смотрим) коммуникативные маркеры фазы ауры, свойственные конкретному убийце. К какому временному промежутку относятся эти тексты? Когда они были опубликованы по отношению к дате Лизиной смерти?

– Скинула, – улыбнулась Папка.

– Спасибо, – Крячко выставил таймер на телефоне. – Время пошло.

На экране телефона Гурова тем временем запустилось приложение Arts & Culture, позволяющее искать произведения визуального искусства. Он надеялся найти заинтересовавшую его картину.

Однако сотовая связь в этой части здания была хуже, чем везде, и ему пришлось отступить в нишу с высоким окном, из-за чего полковника не заметил вышедший из кухни Штолин. От Гурова не укрылось, что Степан Матвеевич был сердит. Вызываемый абонент, очевидно, не отвечал ему, и старик злился, даже набирая другой номер:

– Дозвонитесь до нее! Я лучше вас знаю, что с ней такого не бывает! Наше ведомство водит гостей только на ее экскурсии! Выясните, в чем дело. Ваши сотрудники легко найдут время на это, ведь она живет от галереи в двух шагах! Если возникнут какие-то… трудности, дайте мне знать.

«Слишком эмоционально для человека, чья работа включает копчение судаков на природе, – подумал Гуров. – Здесь кроется какая-то тайна. Надо будет невзначай расспросить Юдина».

Будто в ответ на его мысли на экране телефона высветилось сообщение Юдина: «Скоро буду. Въезжаю на мост».

Зато Arts & Culture потерпело полное поражение. Приложение не нашло точного совпадения, предложив только схожие изображения. Первыми вышли ссылки на зловещий «Портрет А. П. Струйской» Федора Степановича Рокотова и мистический «Портрет М. И. Лопухиной» Владимира Лукича Боровиковского, навлекавший гибель на красавиц, рискнувших на него посмотреть.

Обе картины – Гуров знал это – в данный момент находились в Государственной Третьяковской галерее, поэтому он написал короткое сообщение своей подчиненной – оперуполномоченной Армине Ароян. В команде девушка выполняла требующую особой насмотренности задачу фотографирования мест происшествий. Она обладала особым взглядом и редчайшим даром визуального рассказчика. Если висевшая в гостинице картина неизвестного художника как-то связана с портретами русских дворянок восемнадцатого века, Армине найдет ее.

– Они все проверят. Не надо никуда ходить. Тебя увидят. Тебе нельзя! – раздраженно убеждал кого-то по телефону Штолин.

Не решившись идти через холл, Гуров незаметно прошел через кухню и оказался на небольшой веранде, за которой начинался песчаный пляж. Там, глядя на реку, нетерпеливо курил Юдин.

– Лев Иванович, я договорился. Нас ждут. Материалы подготовили.