Краем глаза Гай видел, что Юра достал телефон и играет в тысячу. Почти все участники были заняты своим делом, кто-то сидел, уткнувшись в телефон, а кто-то просто дремал с открытыми глазами. Гай думал о своём, ему почему-то вспомнились годы учёбы в колледже, уроки физкультуры, гимнастические брусья и оранжевый баскетбольный мяч, похожий на большой апельсин, и запах старого паркета.

Оживился Гай, когда Конон заговорил о недопустимости сближения между представителями генподрядчика и субподрядчиков. Конон усматривал в этом конфликт интересов.

‒ Доходит до того, ‒ говорил Конон своим звучным голосом, не похожим на голос пожилого человека, ‒ что некоторых наших работников субподрядчики возят на обед в город, где бесплатно угощают и развлекают. Вы понимаете, о чём я говорю.

Кто-то сдал, подумал Гай. С месяц назад, когда у Коленко был день рождения, в субботу он позвал Гая, Юру и ещё нескольких ребят в ресторан в Хорезме, до которого было почти двести километров, и который по части развлечений давал гораздо большее поле для фантазии, чем задроченный маленький Муграб. В ресторане не было ничего экстраординарного, здесь всё было очень дёшево, и вряд ли Коленко отдал больше двухсот долларов за всё, и, корме того, они с ребятами скинулись по сотке на подарок. До ресторана была небольшая экскурсия по огромному историческому кварталу, окружённому высокой стеной с бутылкообразными башнями, из которой Гаю запомнились какие-то жёлтые, выжженные солнцем длинношеие минареты и покрытые яркими синими изразцами мавзолеи и медресе. После ресторана их отвезли в маленькую гостиницу на отдых, во внутреннем дворике которой журчал фонтан и в тени персиковых и гранатовых деревьев гуляли два павлина. Коленко позвал нескольких достаточно симпатичных шлюх, и Гай даже немного поколебался, но всё-таки пошёл спать.

Юра смотрел на Гая круглыми глазами. Какая сука нас сдала, читалось в этом взгляде.

Гай не брал взяток, во-первых, потому что ему никто их не предлагал, потому что это было бессмысленно, ведь одна его подпись ничего не решала, а во-вторых, потому, что он, как ни смешно это прозвучит, старался работать честно, не обманывая ни других, ни себя.

‒ Старый еблан, ‒ прошептал Юра.

Гай улыбнулся. Кажется, Юра был задет за живое. На дне рождения Коленко он, выпив, первый возжелал продажной любви, а потом уснул на низком диванчике.

Сдать их мог кто угодно, никто не делал секрета из предложения Коленко, а поездки в Хорезм на выходные были обычным делом, и заметить шумную компанию в ресторане мог кто угодно.

‒ Хрен с ним, ‒ сказал Гай.

Совещание уже шло больше часа, и в Конону всё тяжелее становилось удерживать тишину в разумных пределах. Шум в зале нарастал, и Гай ждал, когда же Конон скажет те слова, которыми заканчивались все подобные многолюдные сборища, где он брал на себя роль спикера. Он уже начал вспоминать свою молодость, когда люди были другими, более душевными, и работали за идею, а не за деньги.

‒ Давай мы тебе идеей заплатим, ‒ не очень таясь сказал Юра.

Сказав про великую идею, раньше объединявшую всех работников, Конон полностью утратил контроль за происходящим в зале. Люди переговаривались, уже не скрываясь, а где-то справа какой-то снабженец по телефону громко решал вопрос доставки скользящих опор. Конон замолчал и несколько секунд смотрел в зал, на ничего не выражавшие глаза и безучастные лица.

‒ Ай, хуле гаварыць, ‒ сказал Конон, безнадёжно махнул рукой и сошёл со сцены. Последнюю фразу он не переводил на английский.

‒ Час двадцать, ‒ сказал Станиславович и обернулся, ‒ в этот раз что-то быстро.