Краска уже стала засыхать на палитре, а ему всё никак не удавалось подобрать нужный оттенок. Трудно передать то, что и глазом-то едва заметно. Старинное здание красного кирпича утопало в бело-жёлтой плотной дымке, окутавшей Город. Сквозь неё местами смутно пробивались пятна фонарей, и куда-то ввысь уходили тёмные стволы деревьев. Поднимались массивными колоннами, и терялись в огромном зале без потолка, в который превратился Город.

Туман вносил свои поправки, и холст успел изрядно отсыреть. Но краски ложились уверенно, рука художника то тут, то там дополняла пейзаж одному ему заметными штрихами. И всё же центр полотна, где полагалось быть резным дубовым дверям подъезда и козырьку с коваными львами, оставался пустым. Был намечен только силуэт дверной арки, а всё остальное заменяло белое пятно нетронутого холста. Художник уже не раз заносил руку над мольбертом, застывал так в неподвижности на несколько секунд, порой минут – и принимался вновь доделывать края, доводить контуры, собирать разбрёдшиеся по полотну туманные тучки.

Девушка появилась в дверях неожиданно, словно тяжёлые створки сами распахнулись, выпуская на улицу изящную фигурку. То, что она изящна, молода, и в то же время уже достаточно уверена в себе (уверенностью, которой обладают не юные девушки, но молодые женщины), было заметно даже в этот туманный вечер. Незнакомка задержалась на мгновение на серой от сырости каменной площадке крыльца, затем медленно спустилась по ступенькам вниз. Поэт сказал бы о такой походке: «Спорхнула», но художнику представилась почему-то красивая чёрная пантера, перемещающаяся мягко и аккуратно.

Точно так же, аккуратно и не спеша, шла теперь девушка, обходя лужи на дорожке, и оглядываясь по сторонам: туман пришёлся ей по душе. На парня она посмотрела лишь мельком, но, похоже, не увидев в нём ничего опасного, не сочла нужным уделять больше внимания.

– Простите…

Девушка настороженно замерла в двух шага от мольберта, по левую руку от художника. Молочного цвета пальто, берет в тон ему, пушистый вязаный шарф, перчатки и сумочка. Взгляд, выражающий вежливое недоумение – из разряда: «А с какой стати?». Художник смущённо теребил в руках кисточку.

– Простите… Если вас не затруднит… Не сочтите за дерзость с моей стороны… Но, если только вы не торопитесь, не могли бы вы…

– Не могли бы вы говорить чуть быстрее и более связно? – с лёгкой усмешкой перебила она его, чем окончательно смутила парня.

– Понимаете, я художник, – словно извиняясь, сказал он, неловко махнув на мольберт и недописанную картину. – Я давно хотело нарисовать это здание, но дело в том, что туманы у нас случаются нечасто, а я рисую только в тумане. И вот сейчас, понимаете, такой прекрасный вечер, и мне, наконец, удалось найти время, но всё дело в том, что в моей работе не хватает центра. Нужно что-то, что соберёт композицию в единое целое. Центральная деталь. Понимаете?

Последнее слово он произнёс на выдохе, с затаённой надеждой. Девушка ещё раз, чуть внимательнее, окинула взглядом художника.

Старая бежевая куртка, на рукаве которой расплылось небольшое пятно белой краски. Толстый шарф домашней вязки, который он несколько раз обмотал вокруг шеи, и всё равно концы шарфа свисали спереди и сзади едва ли не до ремня аккуратно отутюженных, но явно не новых, брюк. Пухлая нескладная фигура, которую ещё более нескладной делал выглядывающий из-под куртки свитер. Взлохмаченные тёмные волосы. Глаза, близоруко щурящиеся за очками. И руки… Вот разве что руки. Маленькие, с тонкими пальцами, нервно перебиравшими теперь кисточку.