Хелен надеялась, что её лицо не опухло, а глаза не раскраснелись от бессонной и тревожной ночи, но, если так, она не стала бы рассказывать о причинах.

– А вы? – вежливо спросила мисс Шоу, покосившись на старика. Тот уже не читал газету, его глаза замерли в одной точке. Он не собирался знакомиться, но определенно хотел послушать, о чем девушки будут говорить.

– О, мы с Холли едем в пригород.  Я получила работу в хорошем доме, а Холли будет жить со мной. Моя старая подруга работает там, и она порекомендовала меня, – с легкой дрожью в голосе сказала Пруденс, и сразу стало понятно: она хотела похвастаться тем, что получила хорошее место. – Я буду горничной в богатом доме, у мистера Клайда Каннингса, – повторила Пруденс мысль Хелен, и мисс Шоу скромно улыбнулась ей, поздравляя. Улыбалась Пруденс красиво, складка над губой разглаживалась. Девушки разговорились. Пруденс рассказала, что они ехали в поместье севернее Либсон-парка, отчего Хелен решила, что её будущие хозяева могли знать её дядю, хотя бы косвенно. О себе Хелен почти ничего не рассказывала, в отличие от Пруденс, которая болтала без умолку о своем детстве, о Холли и том, как тяжело им жилось пока они не нашли себе работу у мистера Каннингса. Пруденс часто говорила "богатый дом" и от этих слов её глаза загорались. Будучи воспитанницей церковной школы, где её дедушка был уважаемым и весьма строгим пастором, она мечтала о достатке и роскоши, но, увы, выйти замуж за какого-нибудь богатого господина, она сама это понимала, ей было не суждено, а работа в состоятельной семье хоть как-то отвечала её мечтам. Может быть, продолжала Пруденс, там она встретит кого-нибудь, кто полюбит её. Все мысли девушки были направлены на богатство и молодого жениха. Хелен немного смущали такие разговоры, тем более, что она вела их с девушкой не своего круга. Она и сама мечтала выйти замуж за достойного джентльмена, но не была так сильно увлечена этими мыслями. В конце концов, раз с зубрежкой покончено, она могла предаваться развлечениям и романам. Впрочем, вряд ли в пригороде будет много гостей. В сезон все были в городе, а не за его пределами и лето обещало быть весьма скучным. И все равно, она очень хотела влюбиться.

Вскоре, Хелен устала от её болтовни и загрустила, вспоминая о своем отце. Они не виделись целый год, в июле она должна была уехать домой на каникулы, и увидеться с домашними… Но вместо этого Хелен уезжала на два месяца раньше туда, где никогда не была прежде. Пока Пруденс говорила о деревенском юноше, ухаживавшим за ней и позвавшим замуж, она вдруг поняла, что была знакома со своим дядей, они виделись с ним очень и очень давно, когда Хелен была еще маленькой девочкой лет восьми, дядя приезжал однажды и он долго о чем-то говорил с её отцом. Хелен слышала имя матери – или свое? Девушку назвали в честь матери, тогда она решила, что речь о ней, но деталей разговора она не могла припомнить. Только то, что он был очень важным. Возможно, теперь она могла бы расспросить об этом дядю, но разве он мог вспомнить? Прошло столько лет! Хелен запомнила тот визит, ведь для детского ума он был запоминающимся оттого, что приехал дальний родственник, с которым она прежде не была знакома.

Девушки продолжали говорить о всяких пустяках так долго, что минул полдень и Хелен почувствовала, что очень сильно проголодалась. Ей стоило позавтракать плотнее, или взять что-то в дорогу, но она совсем не подумала об этом. Тем временем, Пруденс разворачивала свои свертки, давая сестре хлеб и яйцо. Хелен побоялась, что её живот заурчит, но Франческа так туго затянула корсет, что желудок не мог издать ни звука. И все же, её рот наполнялся слюной при виде простой еды. Пожилой джентльмен тоже достал из сумки какую-то еду, и запивал, прикладываясь к фляжке.