Сказки леди Шоу Кокшарова Екатерина

Эти городанельзя было найти ни на одной из карт мира, они так далеко, что ни один мореплаватель и путешественник не могли добраться до них, не узнав секрета. Но так или иначе, туда попадали люди из внешнего мира: потерпев кораблекрушение или найдя путь по суше, долго блуждая по темным извилистым тропам.

Песчаный пляж находился в нескольких часах пути от разрушенного города и молодой человек, шедший со стороны берега, был жертвой кораблекрушения. Вещей у него не было, кроме тех, что были на нем. Белая рубашка успела высохнуть на солнце, пока он шел, лицо и руки были в пыли, ноги, обутые в сапоги, ступали по лужам и мокрой траве. Он то и дело убирал со лба светлые волосы. Чем дальше он отходил от леса и приближался к каменной стене, окружавшей город, тем грязнее становилось. Рядом с большими городами всегда так: грязно и людно, но здесь уже много лет не было людей. Об этом свидетельствовали руины и заросли, которые никогда не могли бы так разрастись, процветай город как прежде.

Мужчина уверенно шагал вперед, пренебрегая усталостью.

Каменная стена, высотой в два человеческих роста шла в обе стороны, куда хватало глаз. Она хорошо защищала город от любого вторжения, но не уберегла от чего-то, что выгнало всех жителей. Издалека он видел возвышающиеся за ней высокие башни и купола соборов. Золотые вершины башен сверкали в солнечном свете привлекая его внимание. Чем ближе он подходил, тем яснее понимал, что это место забросили очень и очень давно.

Ворота стояли распахнутые настежь, правая створка накренилась и висела на одной петле, её нижняя часть вросла в землю. Ступая по разбитым камням, он вошел внутрь: этот город был разбит и уничтожен. Мародеры, когда-то пришедшие сюда разграбили дома и храмы, ободрали драгоценную отделку города. Прекрасные здания из белого камня, когда-то украшенные серебром, изумрудами и рубинами теперь стояли покинутые и заброшенные. Их медленно обвивал плющ и паутина, на месте драгоценных камней росли цветы.

Мужчина был совершенно один, не было даже мышей снующих в камнях, или змей, скрывающихся в траве. Едва путешественник зашел за стену, как пение птиц умолкло. Он обернулся, осматривая все вокруг себя, но позади никого не было, только грязная дорога за воротами, по которой, казалось, все еще ходили люди и ездили повозки. Прошлое не отступало, эхом блуждая по улицам города.

Между камнями мостовой росла трава, кусты и деревья проросли и оплели руины своими ветвями, а пауки оплетали каждый угол и щель, которую можно было заметить. Везде серебрилась их паутина. Мужчина шел все дальше по широкой улице, заросшей бурьяном, мимо разбитых хрустальных колонн, сверкающих на солнце ледяными глыбами к собору, шпиль которого возвышался над городом.

Некогда этот город был очень богат, о нем слагали легенды. Многие путешественники искали его, желая добраться до богатств, но только некоторым удавалось пройти по улицам, и никто из них больше не возвращался в город. Путешественник снова обернулся, делая несколько шагов спиной вперед и осматривая улицы и здания. Улица была пуста. Неподалеку журчала вода. Пройдя пару домов, мужчина вышел на площадь, к фонтану. Часть его была разрушена сильным ударом, но вода все еще била слабой струей, заливая площадь и скатываясь по ступеням лестницы. Сев на уцелевший бортик, он заглянул внутрь фонтана. В воде мелькнуло его расплывчатое отражение: на запыленном и оттого темном лице ясно выделялись голубые глаза и волевая челюсть, золотые волосы редкими слипшимися прядями падали на лоб.

Мужчина поднял со дна фонтана горсть жемчуга и поднес к глазам, рассматривая. Крупные, разноцветные – белые, желтые, голубые, зеленые, розовые, даже красновато-коричневые и черные жемчужины блестели в его руке. Он спрятал жемчужины в карман и сполоснул лицо холодной водой, утолил мучившую его жажду, жадно глотая воду. Немного отдохнув, мужчина пошел в другую часть площади, ко множеству беседок и статуй. Некоторые из них сохранились от разрушения: изящные белые, украшенные хрусталем фигуры, стояли на постаментах, приглашая внутрь беседок. Но дальше не было ничего: край площади обрывался, там была только пропасть, брусчатка осыпалась стоило ему приблизиться. Он отошел на безопасное расстояние, осматривая беседки издалека и когда увидел безопасный путь, рискнул подойти к одной из них, осторожно ступая по брусчатке, выбирая дорогу без трещин в земле. Он осторожно вошел в одну из беседок. Здесь пол был тверд и прочен, а полукруглую скамью из мрамора покрывала пыль и паутина. Она же простиралась выше, на тонкую резную стену между колоннами, поддерживающими полукруглый свод и закрывала часть пробоины в резьбе. Свет падал в проход, аккуратно ложился в эту дыру и рисовал кривое солнечное пятно на полу. Мужчина присел на скамью, выглядывая наружу: гигантский провал простирался на много миль вперед и вглубь, из беседки он не видел ни дна, ни конца. Мужчина вглядывался в темноту, слушал шум воды в фонтане, пока не увидел его: огромное, состоящее из двадцати сегментов, покрытое серыми отражающими чешуйками тело, тонкими черными ногами цеплялось за выступы на откосе. Существо было не меньше двадцати футов1 в длину. Оно сидело, прижавшись брюхом к откосу, шевелило усами, не чуя наблюдателя.

В спальне женского пансиона пять девушек лежали в кроватях. Еще было совсем темно и они кутались в одеяла, несмотря на то, что зимние холода уже давно отступили, а летние ветра согревали старые каменные стены. Четыре девушки спали, а пятая ворочалась в кровати, уже проснувшись, но еще не желая вставать. Последние недели, едва она закрывала глаза, то видела странные сны. Она видела их с самого детства, в них она гуляла по необычным городам, видела чудеса, и рассказывала о них родителям и всем, кто хотел послушать о её сказочных снах. Она приехала в пансион шесть лет назад, однако спустя полгода после приезда те сны прекратились и она испугалась, когда они вернулись.

Месяц назад она получила три письма, одно письмо от стряпчего, полное формальностей и сухих соболезнований и второе, в котором домработница Франсин сообщала все тоже самое, что и юрист, но гораздо мягче. Что её отец – Эдвард Шоу – скончался от брюшного тифа и все имущество, включая аптеку и дом, переходили к старшему брату её отца – Тайрону Шоу. Встать с постели сегодня означало для Хелен положить конец привычному укладу жизни, покинуть знакомые и родные места. Дядя хотел, чтобы Хелен как можно скорее закончила учиться в пансионе и приехала в его поместье, в Либсон-парк. Он отнимал у Хелен два месяца привычной жизни, считая, что леди не должна учиться где-то вне дома – мистер Шоу объяснял это в своем письме, которое лежало на тумбочке у кровати, в распечатанном конверте.

Так же, дядя писал, что похоронил своего брата в склепе, рядом с матерью Хелен, которая скончалась на четвертом году жизни дочери. Прочтя эти строки, она не раз пыталась вспомнить мать, но у неё не получалось: образ ускользал из памяти, оставались только фрагменты: край лиловой суконной юбки, за которую держалась Хелен, когда они гуляли по парку, залитому солнечным светом и полному красивейших фонтанов, вода из которых била мощными струями и сверкала как драгоценные камни на фоне безупречно голубого неба, лишенного даже намека на облака. Хелен помнила рыжие локоны – такие же как у неё – и заразительный смех. Отец часто говорил о глазах своей покойной жены: голубых, с каймою длинных, черных ресниц, полных ясности и благожелательности, оттенявших белизну высокого лба; о её движениях, полных достоинства и грациозности.  Все говорили, что девочка очень похожа на свою мать, и скоро их будет не отличить друг от друга. Однако ни одной фотографии миссис Хелен Шоу не осталось, так что сравнить мисс Хелен Шоу было не с чем, и она могла лишь надеяться на правоту чужих слов.

Хелен перевернулась на спину, глядя в потолок; так и лежала, стараясь запомнить пансион, где провела шесть лет. Еще два месяца назад ей казалось невероятным предположение, что она будет скучать по этому месту, хотя здесь ей было куда лучше, чем под присмотром ужасной гувернантки. Сейчас же, она не хотела покидать пансион.

Хелен вслушивалась в тихое дыхание сокурсниц, в шум ветра за окнами, напоминавший чей-то шепот и все остальные звуки, наполнявшие их спальню и здание. Она перевернулась на бок. По стене, совсем рядом с изголовьем её кровати полз маленький паучок, меньше ноготка на её мизинце. Некоторое время Хелен наблюдала за тем, как он двигал лапками, как крепил тонкую, едва заметную нить паутины к стене, а потом бежал к металлическому каркасу её кровати, чтобы прикрепить паутину туда. Паук был занят делом, безусловно важным для него. Мелькнула и пропала мысль, что паук оплетал кровать неспроста. Это был какой-то знак, неведомый ей.

Сегодня – день перемен. Сегодня Хелен должна была отправиться самостоятельно на дилижансе, а после сесть на поезд, который увезет её куда-то в пригород, где будет ждать дядин слуга, чтобы отвести в поместье. Рассматривая белый потолок, Хелен думала о том, что дядя даже не извинялся, когда вынуждал её ехать одну. Для девушки её сословия это было немыслимо: в пансион и обратно она ездила всегда в сопровождении личной горничной и даже в Бристоле никогда не ходила одна. В пансионе твердили то же самое – леди не может гулять одна, тем более путешествовать. Только в случае с Хелен все закрыли глаза на вопиющее нарушение правил, только миссис Бэбкок, учительница рисования, высказала желание сопроводить девушку хотя бы до остановки дилижанса. Что особенного Тайрон Шоу написал в письме директрисе, отчего она согласилась с вопиющими требованиями, Хелен даже не догадывалась. Но, видимо, он нашел слова, убеждающие строгую директрису уступить, и это в некоторой степени пугало Хелен.