– Классно! Так просто оказывается, – удивилась Феоктистова.

Прогулка по селу приближалась к концу, и Егор огорчённо сказал:

– Даже не могу представить, как буду дальше жить без встреч с тобой!

Наташа задумалась, а потом с радостью человека, нашедшего выход, предложила:

– Слушай, Егорушка! А давай мы будем встречаться каждый день в десять часов вечера… в ковше Большой Медведицы! Не явно, так мысленно будем рядом друг с другом.

Предложение понравилось Палину, он ответил:

– Согласен!

Прощаясь у калитки Наташиного дома, Егор спросил:

– Тебя брат завтра на мотоцикле повезёт? Если пешком, то я бы проводил до самой Чудотворихи.

– На мотоцикле. Мы с Федькой решили поехать после обеда, чтобы ему засветло вернуться.

– Может, я приду проводить?

– Нет, Егор, не надо. Я собираться буду.

– У меня ещё три недели до отъезда в институт. Из-за производственной практики у нас занятия начинаются только с восемнадцатого сентября… А тебя рядом не будет.

– Ничего страшного. Начнём учиться жить в разлуке. Сначала неделю, а потом… потом сколько нужно будет. В пятницу вечером я приеду. В крайнем случае в субботу, и мы снова будем вместе целых два дня!

Всю неделю Палин томился в ожидании. Среди пластинок у Лукиных нашёл песню «Нежность»[45] в исполнении Майи Кристалинский и несколько раз в день крутил её на проигрывателе:

Эти пронзительные слова-заклинания женщины, ждущей возвращение на землю из полёта своего возлюбленного, эта изумительная трогательная мелодия были так созвучны душевному состоянию, в котором находился Палин! Без Наташи опустела для него Земля. Он торопил дни и часы, которые должны были пройти до следующей их встречи, и с тоской смотрел на засыпающую осеннюю природу, жёлтые листья, осыпающиеся с растущих непосредственно за оградой дома Лукиных берёз.

В пятницу вечером Наташин брат привёз её в Сунгай. Весь следующий день с утра и до позднего вечера они были вместе. Чтобы скрыться от любопытных людских глаз, они пошли вверх по течению реки Сунгай, обогнули Кедровую согру, поднялись немного вверх по Третьей Барабишке, вернулись и снова обогнули Кедровую согру уже с северной стороны. Влюблённые то непринуждённо болтали обо всём на свете, то останавливались, чтобы излить свои нежные чувства в поцелуе, то шли молча, млея от счастья. Вечером они опять сидели на стареньком диванчике в сенях у Феоктистовых, обнявшись и укрывшись стареньким байковым одеяльцем.

– Тебя Федька завтра повезёт? – спросил Палин.

– Не знаю, мы с ним ещё не говорили. Некогда, с тобой занята была, – сказала Феоктистова и засмеялась.

– А давай пешком пойдём. Два-три часа и в Чудотворихе. Мы сегодня значительно больше прошли. Всё подольше с тобой побуду. Заодно узнаю, где ты там живёшь, – предложил Егор.

– Хорошо. Я поговорю с родителями… Приходи к двум часам. Или пешком пойдём, или просто проводишь, если Федька повезёт.

В воскресенье они пошли пешком. Проходя мимо кладбища, Егор сказал, указывая рукой:

– Там ниже по косогору мои родители похоронены.

Феоктистова промолчала, а он мысленно пообщался с ними: «Папа, мама, а это моя любимая Наташенька!»

За разговорами путь оказался коротким. Когда вошли в дом Фатуевых, Наташа познакомила Егора с хозяйкой – тётей Полей. Палин почти сразу попрощался и пошёл назад.

Следующая неделя прошла аналогично. Палин опять грустил и ждал приезда Феоктистовой. В субботу они снова целый день бродили в окрестности села, теперь уже за речкой Чудотворихой. Сначала пошли в сторону уже несуществующего Козловского хутора, вернулись и по дороге на Красилово поднялись на вершину холма. Между прочими разговорами Наташа сообщила, что завтра её отвезёт на мотоцикле Федя.