В субботу влюблённые прощались на несколько месяцев, сидя на диванчике.

– Натали, давай договоримся писать друг другу честно, ничего не утаивая, даже если это будет неприятно для кого-то из нас, – попросил Палин.

– Хорошо, обещаю, – ответила Феоктистова.

– Ты просила, возьми на память, – Егор протянул Наташе фотографию.

– А я хочу подарить тебе вот это, – сказала Феоктистова и стала снимать со своей шеи тоненькую цепочку. – Носи и не снимай её. Пусть она обнимает твою шею и постоянно напоминает обо мне.

Наташа застегнула цепочку, и их губы слились в долгом прощальном поцелуе.

В воскресенье Палин уехал в Новосибирск. Начинались занятия в институте.

Мы – две звучащие струны,

Спор музыки и тишины,

Двух разных рек один поток.

Мы – сказанное между строк,

Но не написанное в них.

Нас трудно вычитать из книг,

Там всё слабей, там всё грубей.

Вдвоём – и небо голубей,

Вдвоём – и ночь куда темней,

Чем люди думают о ней.

Мы – два зрачка, в которых свет

Всех глаз, всех звёзд и всех планет.

Лев Озеров (Гольдберг)

Природа наградила Палина слишком правильными чертами характера, которые не давали ему расслабиться и заставляли постоянно быть «застёгнутым на все пуговицы». Родители, школа, пионерская и комсомольская организации воспитали в нём трудолюбие, честность, обязательность, пунктуальность, чистоплотность, дотошность, верность, искренность, совестливость, сентиментальность, нежность. Нередко хотелось похулиганить, созорничать, переступить черту моральных ограничений, но он не мог себе этого позволить. «Как я устал держать зубами свою душу за крылья!» – иногда думал и сокрушался Егор, однако… продолжал это делать.

Распорядок дня Егора на втором курсе сильно изменился. С утра он ходил в институт на лекции и практические занятия, а после обеда в дни, когда не было тренировок по тяжёлой атлетике, сидел в читальном зале библиотеки, писал письма своей Натали или выполнял практические задания. Первое после расставания письмо Палин начал «сочинять» ещё в электричке и продолжил в поезде по дороге в Новосибирск. После занятий он сходил на почту и купил большую пачку конвертов для писем. Его желание, как можно быстрее доставить послание своей любимой, было настолько велико, что все конверты были «авиа», хотя никакие самолёты ни в Сунгай, ни тем более в Чудотвориху не летали.

Читальный зал в начале учебного года был почти пустой, студенты ещё продолжали расслабляться. Палин облюбовал самый дальний от входа никем не занятый стол у окна, вырвал развёрнутый лист из тетради в клетку и начал монолог. Не меньше одной страницы ушло на описание его состояния, его чувств к Наташе. Он пытался найти нужные слова, чтобы выразить свою огромную искреннюю бескорыстную любовь, писал, что уже соскучился и не представляет, как сможет прожить эти два или больше месяца без встречи со своей любимой, заверял её в своей верности, просил, чтобы она даже подумать не могла о его возможном романе с кем-нибудь из институтских девчонок. Подробное описание произошедших событий с момента расставания заняло ещё несколько страниц. Потом Егор пустился в долгое философствование по поводу их ситуации. Ему предстоит учиться ещё четыре года. Было бы здорово соединить свои судьбы узами брака и забрать любимую в Новосибирск, но где и на что жить? Где и какую работу найти Наташе? Остаётся оставить всё как есть, верить в друг друга и ждать. «Есть такое слово НАДО», – закончил Палин свои рассуждения. Письмо получилось большим, на несколько развёрнутых листов и не поместилось в конверте. Егор разделил его на две части, подписав одну часть «начало», а вторую «окончание», запечатал два конверта и по дороге в общагу опустил их в почтовый ящик.