В восемь часов вечера он направился к дому Феоктистовой. Было пасмурно. После полудня прошёл дождь. В воздухе чувствовалась влажность. В другое время такая погода навевала бы грусть, но не сегодня. Палин шёл по улице, ощущая огромный прилив сил. Ему казалось, что он, как былинный богатырь, может с корнем вырвать любое дерево или вот этот телеграфный столб, стоящий у дороги. Была бы надобность. Встречавшиеся ему сельчане казались добрыми, приветливыми, и он с улыбкой на лице раскланивался с ними. За спиной выросли крылья, а душа пела летнюю песенку Райкина, которую он любил крутить на проигрывателе:

На сей раз Дик не одобрил его появление и начал лаять, когда Палин открыл калитку. На лай выскочила Наташа и прикрикнула на собаку. Приветливо улыбаясь, сказала:

– Гулять не пойдём. Погода плохая. Заходи в дом.

Иван Андреевич и Надежда Алексеевна были на кухне. Егор поздоровался. Отец Наташи молча кивнул головой, а мать ответила, как будто Палин был частым гостем в их доме:

– Здравствуй, Егор! Проходи.

Видимо, Наташа предупредила родителей о его появлении. Пока она что-то доделывала по хозяйству, у Палина с Надеждой Алексеевной завязался разговор вежливости, в основном о его делах в институте.

Стемнело. Наташка провела Егора в дальнюю комнату, в которой обитала вместе с шестидесятивосьмилетней бабушкой – матерью Надежды Алексеевны. Та уже лежала в кровати и, возможно, спала. Наташка принесла два стула, поставила их рядышком подальше от кровати. Они уселись спиной к условно спящей бабуле. Разговаривать было нельзя, они могли только целоваться, чем и занялись без промедления.

Сколько это длилось, влюблённые не замечали. «Счастливые часов не наблюдают»[42]. Нацеловавшись, они расстались, договорившись встретиться при хорошей погоде в клубе в восемь вечера следующего дня, а если будет дождь, то опять у Феоктистовых дома.

В следующий вечер погода порадовала. Потанцевав в клубе под прицелом грустных глаз Толика-баяниста, влюблённые пошли гулять по почти заснувшему селу. На сей раз они решили сменить маршрут. По Школьной улице дошли до пересечения с Советской и направились к мосту через Чудотвориху. Поцеловавшись несколько раз, Палин смущённо сообщил:

– Наташ, стыдно признаться, но у меня после двух дней поцелуев с непривычки губы побаливают.

Феоктистова громко расхохоталась.

– Вы, наверное, на секции тяжёлой атлетики губы-то не тренируете, – пошутила она, насмеявшись.

– Нет, губы мы не тренируем. Мы тренируем тягу к себе, – поддержал шутку Егор, рывком притянул Наташу и крепко обнял.

Немного прошли, прижавшись друг к другу, и Палин попросил:

– Позавчера я так долго рассказывал о себе, теперь твоя очередь.

– А о чём?

– Обо всём. Как училась в институте, как работалось в Чудотворихе? Давай договоримся ничего не утаивать. Будем доверять друг другу.

Феоктистова задумалась, а потом сказала:

– Пожалуй, расскажу об одном случае. Это было, когда ещё училась в институте очно. Я снимала комнату в многоквартирном доме. Захожу вечером в подъезд, а на лестничной площадке между первым и вторым этажом навстречу пацан. Поравнялся со мной и резко так – раз, приставил нож к моей груди. Странно, но я в тот момент даже не испугалась и спрашиваю: «Ну, и что дальше?» А он молчит… Потом нож убрал и говорит: «Ладно, живи. Жалко мне убивать тебя, такую молодую и красивую». Помолчал ещё и продолжил: «Я в карты пацанам проиграл и должен был зарезать первого встретившегося мне человека… А теперь меня зарежут». После этих слов сунул руку с ножом в карман и вышел из подъезда. Только после этого мне страшно стало. В квартиру зашла, а саму всю трясёт.