Все некоторое время переглядывались между собой.

– Баха, ты согласен? – спросил Мухит.

Бахыт был ошеломлён, но его локоть до боли стиснул Серик, и Баха согласно что-то промычал.

– Да у него руки коротки! – раздался крик из глубины комнаты. – Зубы обломает!

– Ну, они ведь и так вас уже прижали, – беспощадно глядя на Баху, сказал Мухит. – Вот и посмотрим, на что они годятся. Только теперь помните, что тот, кто наедет на Баху, наедет и на меня.

При последних словах лица оппонентов Бахи потемнели.

– А по сколько сдавать? – спросил кто-то.

Мухит озвучил размеры ежемесячных взносов, и многие облегчённо вздохнули – сборы были более чем разумные. В больших размерах, которые тоже были оглашены, предполагалось собирать в особо экстренных случаях. Кроме того, смотрящим разрешалось самостоятельно вводить свои собственные сборы при условии, что это не повредит доле главного общака. Это сообщение особенно порадовало смотрящих и положило конец спорам.

Объявив, что деньги надо будет сдавать Бауру или Арману, Мухит завершил сходку. Народ ещё долго не расходился и обсуждал новые правила в комнате и дворе.

Бахыт хотел уйти сразу же после заключительных слов Мухита, но Серик шепнул ему, что Мухит попросил их остаться, и Баха молчаливо ждал, пока смотрящие из других школ наговорятся и выйдут из подвала. Мухит и его люди тоже вышли за ними, но вскоре вернулись, проводив Мейрама домой, и Мухит подошёл к Бахе. Широкоплечий и нечёсаный, с лицом, покрытым шрамами, он казался намного мощнее и солиднее, чем худощавый Бахыт в тщательно отутюженной одежде. Однако Мухит не выказывал никакого высокомерия, а, напротив, обратился к Бахе с явной симпатией:

– Хорошо, что у нас появляются такие конкретные мужики. Выпьешь с нами?

– Можно, – согласился Баха. Спиртное он не любил, но давно понял, что в городе без него важные вопросы не решаются, и отказом выпить можно сильно задеть тех, кого обижать нельзя ни в коем случае.

Нурик достал из угла комнаты две початые бутылки с водкой и лимонадом, а Баур разложил на матах газету. Арман вытащил из принесённого с улицы пакета колбасу и хлеб и начал всё это нарезать складным ножом. Откуда-то появились пластиковые стаканчики, и скоро в подвальных потёмках Мухит провозгласил первый тост: конечно же, за общак.

Водки на семерых оказалось до обидного мало, но после двух стопок все повеселели, и у Мухита появилось настроение показать Бахыту свои владения.

– Здесь когда-то был шахматный клуб, – сообщил Мухит, оглядывая комнату. – Мой старший брат рассказывал, что над подъездом были нарисованы пешки и короли, а тут стояли столы с досками и специальными часами. Внутри всегда было полно очкастых чмошников, и когда они шли домой, брат со своими друзьями отбирали у них деньги. Хорошее тогда было время!

– Сейчас тоже неплохо, – вставил Баха только для того, чтобы поддержать разговор.

– А как вы отстояли этот подвал? – спросил Рустем, пережёвывая кусок хлеба с колбасой. – Сейчас ведь такие хорошие помещения во многих районах расхватали.

– Так и наше помещение тоже считается складом местного жилищного кооператива, – подтвердил Мухит. – А сам кооператив сидит в двух пятиэтажках отсюда, тоже в бывшем подвале. Их начальница приходила, сначала пыталась кричать и милицией нас пугала, но мы с ней поговорили, и она отстала.

– Как это? – недоверчиво спросил Рустем. – Я просто жилищных начальниц знаю, даже если одна из них кричит, то это выглядит страшнее крика сотни рассерженных слонов.

– Да, сначала так и было, – снова согласился Мухит. – Здесь помещение хоть и большое, но акустика специфическая, и многие из наших после этого несколько дней плохо слышали. Когда она успокоилась, мы ей объяснили, кто мы такие, и сказали, что комнату она может, конечно, отобрать, но после этого ей нами жить в одном районе, а у неё дети, квартира, деньги… ворованные. А то, что украдено, то, как правило, плохо лежит. Я сказал: пожалуйста, оформляйте это помещение на свой кооператив, можете даже нас ввести в свой штат, мы не против, но уходить отсюда мы не будем. Она оказалась понятливой, долго извинялась и ушла. Больше после этого не приходила. Так что видишь, мы люди цивилизованные, а не такие, как иногда другие о нас думают.