«Виды убийства многообразны. Убивают несоответствием выполняемой работы и условий, в которых она проводится. Отравляют отходами производств и моющими химикатами реки и почвенные воды; несовершенными, скороспелыми лекарствами; инсектицидами; фальсифицированной удешевленной пищей. Убивают разрушением природы, без которой не может жить человек, убивают постройками городов и заводов в местах, вредных для жилья, в неподходящем климате; шумом, никем и ничем не ограничиваемым».

Собственно, так вообще хоть сколько-то веско взвесить и определить, чем уж все это далее могло еще разве что только на самом вот деле оказаться чревато…

…а тем более, совершенно так не прикрывая личины, открыто протестовать мало, кто когда-либо и впрямь столь опрометчиво пока вот отваживался.

Причем как минимум отчасти все это происходит разве что лишь оттого, что художественные книги всегда уж более чем могущественно создавали, а впрочем, и теперь точно так же и создают довольно удобную всяческим недалеким умам иллюзию самого немыслимого райского блаженства, уводя человека от буквально любых реально существующих в этой жизни обыденных ситуаций.

А потому и послужат они безупречно удобным погостом для всяческого духовного идолопоклонства, а в особенности для всех тех, кто столь истово на них молится, а не вдыхает всею своей душой аромат чужих мыслей и многогранно светлых чувств.

А между тем именно это и порождает доподлинно благодатную ответную реакцию, и вовсе не в виде некоего утробного удовольствия от хорошо и изысканно переваренного внутри души красивого слога.

Ну а у кое-кого, явно уж излишне исключительно ярчайше просветленного всеми теми весьма блекло отображающими действительность книжными реалиями, порою бывает столько задушевного пламени в очах, что и никаким прибором его нисколько не измеришь.

Да вот беда: когда надо бы действительно с кем-либо всерьез повоевать, а в том числе и в чисто социальном плане, они почему-то сразу стушевываются, и бравады от них и близко тогда нисколько не жди.

И разве все дело тут именно в трусости?

Нет, в одной лишь той подчас столь изысканной вездесущей чистоплотности в сочетании с бездумным самолюбованием в кривом зеркале мира возвышенной и праздной литературы.

Причем то, что все это доподлинно верно и именно этак ему и должно же, собственно, быть, никто тут вообще совершенно вот даже не спорит, да только всему этому надо бы уделять 35% всего своего личного времени, а не все те 55%.

Потому что нечто подобное совсем и близко нисколько не то, к чему еще, непременно, следует всем нам всею душой явно и впрямь всецело строго стремиться.

Да, кстати, и в сугубо мирной, не столь и бесконфликтной жизни тоже порою довольно приметна весьма наглядная чья-либо более чем явная тенденция прижаться бы к власти, да поплотнее, что, безусловно, всегда изобилует немалым числом компромиссов или полукомпромиссов буквально со всякой на всем этом белом свете общественной этикой и моралью.

Причем касается это практически всего, что только хоть как-либо еще может угрожать чьему-либо душевному спокойствию, а тем более и вполне вот, как всегда, невозмутимо-безмятежному материальному благополучию.

А отсюда, как и понятно, в том числе и готовность к попранию каких угодно принципов совести, дабы иметь ту до чего искренне реально обожаемую возможность тихо уйти в свой иллюзорный мирок, в котором вовсе нет никаких бурь, а всегда одна лишь тишь да гладь, а вокруг хоть трава не расти.

Вот как это столь исключительно ярко описывает Иван Ефремов в его изумительно гениальном литературном творении – романе «Час Быка»: