Сердце Велисгара Екатерина Новак

Я родилась на суровом, но прекрасном Урале.

Этой книгой я посвящаю свой безграничный восторг

величественным горам, тихим лесам

и многовековым традициям родного края.

С глубокой благодарностью вспоминаю сказы Бажова,

которые в детстве читала взахлёб.

Именно они привили мне любовь ко всему

чудесному и мистическому.

Утро начиналось с обманчивого тепла. Солнце медленно поднималось над вершинами Велисгара, ещё покрытыми тяжёлыми пятнами серого снега, но у подножия горы уже становилось влажно и душно. Рассветье1 пришло в эти земли торопливо, прогоняя последние зимние холода. Грязные потоки талой воды стекали по оврагам, обнажая тёмные проплешины прошлогодней травы. Я́сница, посёлок у подножия горного массива, встречала новый день безрадостной суетой: кто-то сердито ругался на прохудившуюся крышу, соседи затевали спор из-за покосившегося забора, а от деревянной кузницы раздавались печальные голоса рудокопов, недовольных тем, что металл из горы стал ломким и бесполезным, как старое дерево.

Ясница жила ремёслами: здесь трудились рудокопы, кузнецы, плотники и искусные камнерезы, украшавшие дома затейливой резьбой. На оконных ставнях можно было разглядеть лики духов – лесных, речных, горных – они служили оберегами, призванными хранить семейный покой. Когда-то узоры эти были свежими, тщательно вырезанными и покрытыми защитной краской, но со временем резьба потускнела и потрескалась. Старики ворчали, что духи отвернулись от людей, забыв о давнем союзе.

Стекольного ремесла в самой Яснице не было. Традиция вставлять в окна не тёсовые ставни, а прозрачные стёкла, пришла сюда с юга благодаря заезжим мастерам, которые обнаружили неподалёку богатые кварцевые пески. Мастерская стеклодува Слейтона находилась в полутора днях пути к западу, возле реки Струмень. Там уже не один год он плавил стекло в небольших печах и выдувал для ближайших деревень простенькие изделия.

Позволить себе окна из мутного, слегка пузырящегося стекла могли лишь староста и несколько зажиточных семей, да и те довольствовались узкими оконцами, через которые проникал едва рассеянный свет. Велирима, будучи единственной и уважаемой травницей, также обзавелась парой таких стёкол – ей нужно было хорошо видеть травы и настои при дневном свете.

Её дочь Дарина проснулась сегодня ещё затемно. Она любила эти тихие ранние часы, когда дым из печных труб соседних домов аккуратными столбиками поднимался к небу, а над пригорками расстилался прозрачный, словно молоко, туман. Осторожно приподнявшись со своей лежанки, она огляделась: сестра, Орина, всё ещё дремала возле окна, плотно завернувшись в старенькое, потёртое одеяло. Лицо Орины выглядело бледным и вечно утомлённым, с непроходящей печатью болезненности. Дарина прислушалась: мать уже давно поднялась и тихо хлопотала во дворе, перекладывая что-то в деревянных ящиках.

Девушка шагнула за порог и тут же ощутила резкий, бодрящий порыв ветра. Воздух был ещё прохладным, но в нём уже чувствовался тонкий аромат прелой листвы и первые робкие ноты цветущих трав. Солнце медленно вставало над лесом, покрывая покосившиеся заборы Ясницы мягким золотистым свечением. Мать часто рассказывала Дарине, что жители этих мест всегда гордились своей землёй, потому что селение стояло под покровительством горы и реки, а суровые зимние студни2 обычно обходили её стороной. Но теперь в разговорах всё чаще звучала тревога: односельчане твердили, будто земля ожесточилась, руда в шахтах рассыпалась на глазах, а духи словно отвернулись от людей и стали враждебны. Дарина то и дело слышала в деревне обрывки таких разговоров, но не знала, чему верить.

У колоды3 возле избы стояла Велирима. Она аккуратно раскладывала припасы: сухие травы, пучки увядших листьев и маленькие стеклянные скляночки. Руки её двигались уверенно и размеренно, но в глазах читалась глубокая усталость.

Она всё чаще уходила на утренние прогулки за огород, где под сенью высоких трагелисов4 оставляла то пригоршню цветочных лепестков, то маленький узелок с зерном. Когда Велирима брала их с собой, девочки с любопытством следили, как она тихо шепчет слова благодарности, кладя дары в укромные места: под корень старого дерева или на плоский камень в глубине леса. Они не понимали, зачем это, но, стремясь подражать, и сами порой отдавали что-то простое и милое – маленький блестящий камушек, пряник, сорванный цветок, кусочек ленты – веря, что так следует делать, если хочешь, чтобы духи не сердились.

– Доброе утро, мама, – поздоровалась Дарина вполголоса.

Велирима обернулась и коротко улыбнулась дочери. Под глазами у неё снова залегли тёмные круги. Наверное, она плохо спала – такое случалось с ней всё чаще.

– Помоги-ка мне развести в настойке коренья, – сказала она. – Там в корзине есть высушенные побеги краспы5, оставь их настаиваться в тёплой воде. Если кто придёт сегодня, дам попробовать.

Дарина кивнула и принялась перебирать травы. За эти годы она научилась быстро различать стебли и соцветия на ощупь и запах. Велирима часто хвалила её наблюдательность, говорила, что у дочери талант отмерять нужные порции без ошибки. Но сегодня девушку отвлекали тревожные мысли: почему люди всё чаще жаловались на болезни? Почему вчера кузнец говорил, что ломкая руда не даёт возможности работать как прежде?

Через минуту из дома вышла Орина – сонная, бледная, со спутанными волосами.

С самого рождения судьба решила явить сестёр на свет с одинаковыми лицами и глубоким, синим цветом глаз – точно такими же, как у их матери, Велиримы. Из-за этой схожести в деревне шептались о них чаще, чем о других и называли двойниками.

Дарина выросла почти точной копией матери – высокая, стройная, с длинными тёмными волосами, струившимися по плечам мягкими волнами. В движениях её всегда чувствовалась спокойная уверенность, а взгляд был проницательным, цепким, будто способным проникать в самую суть вещей.

Орина же казалась полной противоположностью сестры: тонкая, даже хрупкая, словно сотканная из света и воздуха. Её светлые волосы мягко сияли в лучах утреннего солнца, придавая облику что-то неземное. Глубокие, почти прозрачные синие глаза Орины делали её лицо нереальным, будто она пришла в мир из старых легенд.

Каким был отец, сёстры не знали и никогда не видели его даже на рисунках, поэтому им оставалось лишь гадать, есть ли в их лицах хоть какая-то его черта.

Орина осторожно ступала по скрипучим доскам, прикрывая рот от зевоты.

– Ночь была… – начала она и тут же замолчала, уставившись на сестру. – Снились светочницы, опять. Летали возле окна, шептали что-то… звали куда-то.

– Светочницы? – насторожилась Дарина. – Опять призывают?

Орина неопределённо пожала плечами и хмуро покосилась на мать. Велирима поспешно отвела взгляд, делая вид, что погружена в разбор трав. Дарина давно замечала, что мать не любила говорить о мотыльках, которые раньше появлялись лишь по праздникам, и о духах в целом – словно боялась нечаянно проговориться о чём-то запретном. Каждый раз, когда дочери пытались завести разговор о лесных существах, Велирима напряжённо меняла тему. Но Дарина слишком хорошо знала свою мать, чтобы не заметить: её мучили какие-то тайные страхи.

Они быстро завершили утренние сборы: нужно было успеть на рынок, чтобы продать настойки и травы. Припасы в доме таяли, и если сегодня они не выменяют хоть немного крупы или сушёной рыбы, придётся снова перебиваться одной брюквой. Орина взяла мешочки с травами, Дарина – холщовую сумку с настойками, а Велирима – короб с высушенными кореньями.

Перед выходом Велирима тревожно оглядела дочерей и тихо сказала:

– Старайтесь поменьше говорить с чужими. Люди смотрят на нас косо.

– Мы привыкли, – хмыкнула Дарина. – Они считают нас причиной всех бед.

Велирима печально вздохнула, и все трое вышли на улицу.

В Яснице и правда всё шло наперекосяк. Погода становилась капризной, духи лесов мучили путников, шахты давали пустую и ломкую руду. Кого ещё обвинять, если не одинокую женщину с двойниками, которая от «травницы-спасительницы» в одно мгновение могла превратиться в «злую ведьму»?

Семья прошла по грязным улочкам, среди покосившихся заборов и домов. Женщины с вёдрами сидели на крыльцах, сетуя на болезни. При виде Велиримы и дочерей одна отвернулась, другая пробормотала себе под нос: «Те самые девчонки…» Дарина крепко сжала кулаки, но промолчала, решив, что когда-нибудь узнает, почему их так не любят.

На рыночной площади собралось около десятка торговцев. Люди угрюмо рассматривали скудные товары, некоторые отчаянно спорили, пытаясь обменять мешок руды на соль или крупу. Девушки помогли матери расстелить ткань и выложить пучки трав с бутылочками настоек. За их спинами двое кузнецов громко жаловались на плохое качество металла:

– Проклятая гора, словно смеётся над нами!

– Не гора, а проклятие, – глухо отозвался другой рудокоп. – Недаром старики твердили о каком-то долге, который до сих пор не оплачен…

– Бабские сказки всё это! – резко оборвал его напарник.

Дарина притворилась, что не слушает, но слова эти намертво засели у неё в голове. О каком долге идёт речь? И почему старики говорят об этом только сейчас?

Тем временем к их столу подошёл мужчина с болезненным кашлем. Он робко попросил настойку. Велирима негромко и подробно объяснила, как принимать лекарство, уточнила дозировку и сроки. Мужчина положил на стол пару серебряных монет, но Велирима мягко покачала головой и взяла лишь одну, с жалостью взглянув на его осунувшееся лицо. Времена были тяжёлые, и никто не ждал, что скоро станет легче.