А потом Бертран за ужином защитил меня от последствий собственной дерзости и брата короля, и я окончательно уверилась: хороший мужик, надо брать.

* * *

Узкая и длинная трапезная была такой же выглаженно-белой, как и остальные помещения дворца. Наверное, раньше здесь была приемная: светлый мраморный пол поднимался тремя то ли уровнями, то ли невысокими, но гигантскими в длину ступенями и упирался в резной подиум, которому воспаленное событиями дня воображение услужливо добавило роскошный трон падишаха. Сбоку и чуть позади – чернокожего раба с опахалом, по бокам особо приближенных визирей, по углам ступеней стражу, а внизу – море просителей и придворных в ярких халатах и громкий гомон.

Болтали здесь, впрочем, и сейчас. Но в остальном...

Вдоль стен, почти по периметру зала, стояли удивительно грубые столы – будто наскоро сколоченные козлы к деревенской свадьбе. Ножки тех, что у ступеней, подпилили, оставив все столешницы на одном уровне, и только одно местно, королевское, возвышалось над другими. За предполагаемой спиной Его Величества, на подиуме, стояли серебряные чаши с фиолетовым базиликом и розмарином; такие же травы лежали на пустых столах – кушайте, как говорится, ни в чем себе не отказывайте.

- Анни, это не едят! – возмущенно дернулась Джоанна.

Никогда бы не подумала, - фыркнула я. Вывести мадмуазель герцогиню на эмоции было так же просто, как отобрать конфету у ребенка. Ляпнешь глупость – и вот она думает не о Бертране, а о том, как не позволить сумасшедшей подселенке грызть ароматические травы. И снова о графе, и он просто не может не заметить, как на лице его невесты сменяют друг друга возмущение и страх.

- Что-то не так, сеньора?

Джоанна прерывисто вздохнула и спряталась.

- Здесь очень шумно, - пожаловалась я, взглянув на склонившегося ко мне Бертрана. – И душно. Я не привыкла…

Дышать действительно было нечем. В зале собралось несколько десятков человек – лорды, слуги, музыканты, которые не слуги и не лорды. Люди разбились на устойчивые группки, обсуждая грядущую ярмарку, войска, городскую чернь, сангрийцев, рудники, зерно, Альмарию, шепотом Джоанну (нас!), и все это ужасно походило на сбор труппы перед началом сезона. Новости, пакости, сплетни, интриги, дружба с кем-то и против кого-то – когда-то я плавала в подобном как рыба в воде. Но Джоанна – нет, и я благодарно позволила проводить себя к незастекленному окну. Через несколько минут воздух у проема стал прохладнее, а благодарность искренней:

- Спасибо!

Бертран неопределенно хмыкнул, кивнул, с хищным прищуром оглядывая трапезную и время от времени отвечая на поклоны. Интересно, что кланялись ему издали, подойти и поприветствовать решились только двое – граф, вроде бы, Фомона и чья-то милость, чьего имени я не запомнила, хотя Бертран и представил. Вокруг нас будто очертили меловой круг, и хорошо бы потому, что мы здесь панночка, а не философ-недоучка.

Я поймала полный злорадства и одновременно нервный взгляд Розины, стоящей у входа в окружении юношей, и удивленно дернула бровью. Однако. Теперь даже мне интересно, что было между ней и Бертраном. Впрочем, что бы ни случилось, продолжать они не собираются: на лице графа проступила брезгливость – насколько может брезгать булыжник, - и он отвернулся.

А охлаждаемый им воздух вдруг полоснул легкие. Я изумленно уставилась на облачко пара изо рта, на проступивший на одежде иней, на острые льдинки, сверкнувшие в воздухе и тут же осыпавшиеся…

Бертран колдует?..

Кроме меня никто ничего не заметил, даже Джоанна. Эта маленькая гадость пнула меня в печень,